– Нагле-е-ец, – дергаясь в конвульсии, прохрипел император. Лицо его налилось багровой кровью, руки тряслись, он выхватил свернутый в трубку документ и, отшвырнув в сторону, потянулся к золотым эполетам полковника. – Солдаты, я вам приказываю…
Дождаться последующих слов государя замершим от ужаса измайловцам не было суждено. Едва выкрикнув начало команды, Павел схватился одной рукой за грудь, другой – за горжет [49] командира мятежников и рухнул на пол. Его тело била дрожь, губы посинели и зубы скрежетали, точно в час Страшного Суда. Однако странная, довольно жуткая усмешка, застывшая на его лице, и зажатый в руке знак офицерского достоинства, содранный с груди бунтовщика, заставляли думать, что рыцарственный монарх умирает со спокойной душой.
– Помогите ему! – выкрикнул Бонапарт.
– Назад! – заорал разжалованный полковник. – Солдаты – опустить штыки!
– Солдаты, не слушать изменника! Слушать меня! – попытался было перехватить инициативу принцепс Спартанский, но тут какой-то бравого вида штабс-капитан огрел его по голове эфесом шпаги, и неистовый корсиканец, обливаясь кровью, свалился на руки кардинала Габриэля Грубера, которого весь католический люд столицы почитал как нового святого.
Вопль ужаса заставил задребезжать цветные витражи в стрельчатых окнах храма, и отъевшиеся голуби Невского проспекта взмыли к небу, разнося весть об ужасном злодеянии. Штабс-капитан, сбивший с ног Бонапарта, занес над ним шпагу, но тут его запястье было перехвачено главарем мятежников.
– Нет! Он нужен нам живой!
– Во, блин, влипли! – Лис вцепился в мою руку. – У меня с собой пара стволов, но этим здесь, похоже, не обойдешься.
– Попробуем иначе! – крикнул я, но мой голос был заглушён воплем животного ужаса, вырывавшимся из сотен глоток.
– Молчать!! – отчаянно пытался обуздать всеобщую панику командир измайловцев. – Дам прошу на выход, мы не воюем с женщинами. Не суетитесь, не создавайте давки!
Солдаты в темно-зеленых мундирах выстроили живой коридор, глядя на разодетую публику не столько грозно, сколько ошарашенно. Происходившее в стенах храма не укладывалось в их головах.
Испуганные дамы, придерживая одной рукой шлейфы и прикрывая другой обширные созвездия драгоценностей, озираясь, потянулись к царским воротам, у которых толпилось множество солдат и офицеров различных полков. Устоявшийся порядок мироустройства рушился, и смириться с такой резкой переменой было выше сил беззаботных светских дам.
– Все остальные будут удерживаться здесь! – кричал полковник, размахивая шпагой. – Вплоть до особого указания императора!
– Лис, – я повернулся к другу, – ждать до указания нам абсолютно не с руки. Начинаем песню о дипломатической неприкосновенности.
– Заметано, – кивнул Лис. – Щас грянем.
– Господин полковник, – стараясь придать голосу испуганные нотки, завопил я что есть мочи. – Я австрийский военный атташе! И я протестую самым энергичным образом!
– Да-да! – вторым голосом завел Лис. – Мы энергично протестуем! Ща как порвем все отношения! Тут вам такая война начнется, шо никакой империи не хватит! Слава Кесарю, идущие на смерть приветствует тебя! – Последнее утверждение к происходящему имело весьма отдаленное отношение, и все же Лисова мелодекламация произвела желаемое действие.
Крики о дипиммунитете послышались с разных сторон, заставляя мятежников воочию осознать, что угроза войны против большей части Европы – отнюдь не пустой звук и что вряд ли император Александр I будет доволен столь плачевным началом своего царствования.
– Тихо! Тихо! – Измайловец поднял руку. – Господ иностранцев также прошу удалиться. – Полковник едва сдерживался, чтобы не обрушить на головы дипломатов поток отборной казарменной брани, однако нам с Лисом до этого не было ровно никакого дела. – Отпишите своим государям, что император Божьей милостью Александр I желает продолжать с ними дружбу и мир, как то было при его великой бабушке.
– Так, выбраться, кажись, выбрались, – констатировал мой напарник, когда мы наконец очутились на забитом людьми пятачке у ворот собора. – Ну, шо, командир, – протискиваясь сквозь толпу, обернулся Лис, – какие будут предложения на тему спасения дружественного отечества?
– Хорошие вопросики ты задаешь! Можно, конечно, запросить Вену, – проговорил я, имея в виду, естественно, не императорский двор Франца II, а дона Умберто, – но боюсь, пока наверху будут совещаться и принимать решения, здесь уже все определится без нас.
– Так, может, того, – Лис выразительно кивнул в сторону Аничкова моста, – попросим заезжего дядю повлиять на разбушевавшегося племянника? Раз пошла такая пьянка – режь последний огурец!
– Ваше сиятельство! – Кто-то сильно дернул меня за рукав. Я резко обернулся. Передо мной в толпе зевак стоял Тишка, раскрасневшийся и возбужденный.
– Ты что здесь делаешь? А ну-ка пулей беги домой! Не ровён час стрелять начнут.
– Ваше сиятельство! – вновь повторил мальчишка. – Я только сказать хотел.
– Ну, что еще? – невольно продолжая тащить парнишку за собой, раздраженно спросил я.
– Вот тот офицер, что нынче в церкви горланил…
– Ты знаешь его? – остановился я.
– Ни-ни, чур меня, я знакомства с бунтовщиками и душегубами не вожу! – испуганно махнул Тишка.
– Что же тогда? – Я не удержался от резкого тона.
– Посторонись, расступись! – орал впереди Лис. – Блин, ну почему все мятежи начинаются с того, шо какая-то падла угоняет экипажи?! Теперь на слободу пешкодралом телёпать придется. Куда прешь, рыло свинячье?! Не видишь, хрен моржовый, дипломаты идут!
Мужик, к которому были обращены эти полные достоинства слова моего друга, отпрянул в сторону, и мы наконец очутились на Невском проспекте у самой башни ратуши.
– У-у, гоблины! – поминая невесть кого, выругался Сергей.
– …Так офицер тот, – не унимался вцепившийся в мой рукав настырный малец, – как раз и есть тот самый, который давеча с Наполеоном Карловичем разговаривал, когда я в запечке приспал.
Я внезапно остановился, опуская на смышленого юнца настороженно-удивленный взгляд:
– Ты ничего не перепутал?
– Вот как Бог свят! – перекрестился Тишка. – Я этот голос враз узнал, когда он еще у церкви роту строил. Как только он слово молвил, так меня точно молнией шарахнуло!
– Ты слыхал? – одернул я Лиса.
– Шо? – не понимая, обернулся тот. – Кого тут молнией шарахнуло? Его, что ли? Да брешет!
– Нас с тобой молнией шарахнуло!
– То есть? – На плутоватом лице моего друга отразилось глубочайшее недоумение.
– Тихон утверждает, что Измайловский полковник – соучастник Наполеона.
– Шо-то я не врубаюсь. – Лис затряс головой. – Поясни! Что ж это получается – старину Бони по голове навернули от избытка дружеских чувств?
– Бони, как ты выразился, навернул не он, а штабс-капитан. А тот, как раз, вероятно, ни сном ни духом не в курсе происходящего. Весь этот переворот – банальная провокация!
– Ляхи! – заорал кто-то вдали со стороны Литейного проспекта. – Ляхи идут!
Толпа, оглушенная происходящим, схлынула к Неве, торопясь спастись бегством от быстрых на расправу иноземцев.
– Так, – я схватил Тишку в охапку, и мы с Лисом ринулись к крыльцу ратушной башни, – игры клоунов, похоже, окончились! Вот занавес и поднят!
Вдоль Невского проспекта, опустив пики, неслись уланы в сдвинутых набок польских конфедератках [50]. Бивший с Балтики осенний ветер трепал флюгерки на пиках, и воинственный клич не оставлял сомнений, для какого парада из Царского Села примчались сюда эти всадники. Сбившиеся на плацу у собора измайловцы, подгоняемые криками младших офицеров, начали было строить каре, но чересчур суматошно и без особого воодушевления.
– Обложили! – ревел впавший в панику народ, откатываясь назад от Дворцовой площади. Со стороны Невы, сколько видел глаз, двигались всадники корпуса Понятовского. С Садовой, Михайловской, Думской улиц и Екатерининской набережной, развернувшись в колонны по три, к месту венчания мчали эскадроны под алым знаменем с серебряным орлом.
– Вот это номер! – пробормотал Лис. – Вот это мы конкретно лоханулись!
Проезжающий мимо уланский хорунжий, заметив нас на ступенях крыльца у запертых дверей башни, придержал коня и, направив мне в грудь наконечник пики, резко выкрикнул:
– Кто есть той пан?
– Я граф Турн. – Моя рука отвела стальное острие в сторону. – Друг принцепса Спартанского. А это мои люди! Я требую доставить нас к маршалу Понятовскому!
Оценив уверенный тон и парадный мундир австрийского образца, улан кивнул и, приказав что-то следовавшему позади жолнеру, дал шпоры коню.
– Следуйте за мной!
Тот, к кому были обращены слова умчавшегося офицера, остановился перед нами и для облегчения понимания ткнул себе в грудь и задвигал пальцами, демонстрируя быстрое движение ног.
