дрожащей рукой пытаясь отвести в сторону руку Светланы, с которой продолжала капать кровь:
— Я не хочу… чтобы ты стала убийцей.
Баюша зашипела на него:
— Пей, пей, драный кот! Даже не смей отказываться! Наша Лиза и живая, и мертвая. В сказках помнишь⁈ Живая вода и мертвая! Пей, а то котяток не получишь!
Сашка поперхнулся кровью от перспектив. Светлана лишь прошептала — он же все слышал там на площади:
— Ты мог стать человеком.
— Кромешником я оказался нужнее.
Его глаза закатились под веки. Он потерял сознание. Светлана заставила себя прогнать глупые мысли, что больше никогда не увидит его серые, умные глаза. Увидит. Из кромежа выцарапает. В Навь войдет — вернет!
Откуда-то сбоку раздался топот, и Мишка еле успел увернуться от огненного шара, который Светлана кинула машинально. Баюша рявкнула:
— Свои!
Кажется, так уже было. Светлана посмотрела на пропыленного, откровенно грязного после Ольгинска Мишку, на мертвую княжну, с которой уже сползла медвежья шкура, и тяжело сглотнула:
— Мишенька… Прости… Так получилось. Я же говорила, что тебе нельзя быть тут.
Он опустился на колени возле Сашки и сурово сдвинул брови, совсем как Громов:
— Не говорила. И еще… Ты, насколько я помню, не умеешь в целительство, так что я очень даже нужен тут. И про тучи молчу. Вот чего тебе стоило заранее озаботиться тучами?
Наверное то, что она хотела убедиться: ритуал она запомнила правильно.
Он отстранил в сторону руку Светланы, заодно заживляя её рану, и повернул застонавшего от боли даже в небытие Сашку на бок — Мишкины пальцы уже кипели от эфира. Баюша обиженно зашипела, чуть не падая с Сашки, а потом перебралась ему на правую руку, утыкаясь носом под подбородок и продолжая петь.
— Миша, прости за сестру.
— Не ты заставляла её убивать — не тебе и извиняться, — отрезал он. — Я её любил всей душой, ведь она моя сестра, но я пойду против любого из своей семьи, кто решит, что убивать можно!
Это так расходилось с тем, что когда-то патетично сказал о своей семье Василий Федорович Рюрикович-Романов, что Светлана не сдержала глупую улыбку. Лучше улыбаться, чем проливать слезы в такой момент. Василий Федорович тогда не пошел против семьи и случилась «Катькина истерика». Миша, её Мишенька выбрал иное. Может… Ему удастся все изменить в стране?
Магический огонь быстро пробежался по одежде Саши, сжигая шинель и рубашку, обнажая пять длинных, глубоких ран. Хорошо, что было темно и плохо видно. Впрочем, Мишке было видно хорошо — он побелел, сжал челюсти так, что желваки заходили, и протянул свою руку Светлане:
— Свет моей души, я знаю: ты не любишь причинять боль, но я сейчас немного занят — отвори мне кровь, прошу.
Его вторая ладонь, сияя голубым эфиром, прижалась к ребрам, под которыми как в клетке заполошно билось Сашкино сердце.
Баюша прошипела, успев лизнуть Сашку в заросший щетиной подбородок:
— Лизина кровь лучше! Она мертвая — раны закроет. Она живая — раны затянет. Ты дыши пока за Сашку! Пока я — его сердце!
Миша странно посмотрел на Светлану.
— Лиза… Надо же… Лиза.
Баюша снова влезла:
— Твоя бабушка. Семиюродная.
Светлана снова вскрыла запястье, капая кровью прямо в Сашины раны. Хотелось чуда. Чтобы он сел здоровым и… Нет, он не скажет: «Как долго же я спал», — он скорее извинится, что причинил неудобства. Только бы жил, драный кот!
— Миш… Теперь понимаешь, почему я тебе отказала? Выходить замуж за годящихся во внуки — дурной тон.
Кровь капала и капала с запястья. Эфир лился в Сашку, как в бездну.
— Ли-за… Верноподданические чувства…
— Именно, Мишенька. Я же не могла сказать, что ты мой… внук.
Рядом мялся белый, как снег, леший. Всю глубину его переживаний передавала измочаленная березовая веточка, которую леший держал в руках и продолжал нещадно ломать. Светлана сразу должна была понять, что её план безнадежен, а ведь так все хорошо складывалось в мыслях.
— Свиристелка… Это… Амператрица, значится…
Баюша развернулась к нему и зашипела в лицо, оскалив все зубы. И их было далеко не тридцать — акулья пасть какая-то!
— Вали отсюда!
Сашка вздрогнул всем телом в пароксизме боли или от остановки сердца, ведь его сердцем сейчас была Баюша.
Светлана оборвала её:
— Это только моя ошибка. — Она заставила себя отвести взгляд в сторону от медленно затягивающихся ран Сашки. Она не знала, что действовало: её кровь или Мишин эфир, — но раны уменьшали. Вроде бы. Запястье дергало болью, но сейчас это было неважно — сердце болело за Сашку сильнее.
Леший покаянно наклонил голову:
— Амператрица, прости… Та сосенка такая ладная оказалась! Такая прям живенькая. Не проклятая! И мох прям ласковой такой шкуркой, мягкой-премягкой… Я её потом, сосенку энту, выпрямлю, станет стройной, как… как сосенка… Прости, не смог я её уничтожить. Виноват.
Светлана заставила себя повторить:
— Это моя ошибка. Я должна была понять, что ты не сможешь убить дерево.
Он вздрогнул всем телом:
— Прости…
— Я не злюсь. Правда. Моя просьба была неправильной.
Леший вытер слезу, пахнущую березовым соком, и вздохнул:
— Зато я поймал и посадил в дупла двух овинных — они за тобой исподтишка следили.
— Благодарю, дедушка.
Теперь стало ясно, как Волковы узнавали все. Овинные. Родственники домовых, но более злые и опасные. Тогда в гостях у Волковых она не стала искать овинных, думая, что они не в курсе происходящего. Снова ошибка.
— Вот… какой… был… план…
Светлана вздрогнула, сперва не узнавая сиплый, натужный голос Саши.
Миша согласился с ним:
— Почти идеальный. Уничтожить дерево, превращающее в медведя, и княжну можно было брать голыми руками.
Он-то откуда про сказку знает? Впрочем, неважно. Может, Саша рассказал ему.
— Я ошиблась, — только и напомнила Светлана, отводя руку в сторону от Сашиных ран — её кровь уже свернулась и запястье подернулось черными сгустками крови. Миша мимоходом взмахнул пальцами над её запястьем, заживляя порез.
Светлана поправила наползшие на глаза Саши прядки мокрых от пота волос:
— Сашка, вот зачем ты так, а? Ты же знал, кто я. Ты же знал, что мне покорилась тьма. Зачем ты бросился на бера…
Он легко повинился:
— Прости.
Она пересела, чтобы удобнее было устроить Сашкину голову себе на колени. Он на миг замер, но сил сопротивляться не было. Его голова тяжело легла ей на
