До Тугела они добирались почти трое суток. Можно было бы и быстрее, но вступать в объяснения с каждым встречным патрулем не хотелось, и большую часть пути они проехали по едва различимым тропам, проторенным то ли контрабандистами, то ли просто любителями экстремальных путешествий. Еще полдня ушло на разъезды вдоль берега реки в поисках обещанного буром брода и, когда команда с большим трудом пересекла водную преграду, сил на продолжение пути уже не оставалось. Устройство походного лагеря почти подошло к концу, когда примерно в полумиле от них раздался пронзительный свист паровозного гудка.
— Странно, — озабоченно пробормотал Арсенин, рассматривая карту, — здесь, вроде, железная дорога не обозначена…
— Проклятый буш, будь он неладен! Ошибся я! –Ван Бателаан с силой хлопнул себя по лбу. — Надо было вчера возле брошенной фермы сворачивать, а не сегодня… То–то я брод найти не смог. Это мы, хеер капитан, на десяток миль выше нужного места вышли, почти что к англичанам в лапы. Там, — он махнул рукой в направлении донесшегося гудка, — станция. На ней гарнизон. Мелкий, дай Бог, чтоб взвод набрался, может, меньше, но нам сейчас и этого много. Ну да не беда! Сразу нас не увидели, а ночью, милостью Божьей, тем более не заметят. Хотя надо бы выведать, сколько вояк на станции обитает и прикинуть, сунутся ли они за нами следом, если что, или побоятся. Потому как кроме как через станцию здесь других путей нет. Ночью мы тишком проберемся, да один черт, прости Господи, утром по следам кто–нибудь следом увязаться может…
Понимая, что бур прав, Арсенин отправил Туташхиа к станции разведать обстановку, и всё время, пока абрек отсутствовал, просидел у фургона, внимательно вглядываясь в темноту и прислушиваясь к доносящимся звукам.
— Там и впрямь англичане, батоно капитан, — откуда–то из–за спины капитана раздался голос Туташхиа, словно по волшебству материализовавшегося перед костром. – Я шестьдесят семь голов насчитал. Все пешие, в красных мундирах. А еще с десяток в одежде, какую моряки в Дурбане носят. Непонятно – чего здесь матросы делают? Еще на станции поезд стоит, только странный он какой–то.
— Чего в нём странного, Дато? – переводя дух, выдавил Арсенин, с трудом подавив желание разразиться большим боцманским загибом. — Ты что, поездов никогда не видел?
— Он железный весь, — хмуро буркнул абрек, подыскивая подходящие слова, — и в стенках дырки…
— Я удивляюсь с вас, Дато! – встрял в разговор, выглянувший из фургона Корено. — Не буду лязгать языком за Африку, но таки те паровозы, шо в Одессе до вокзалу приходят, точно из железа и никак иначе!
— А–а–атставить балаган! — резко оборвал говоруна Арсенин. — Продолжай Дато! Расскажи, чем тебе тот состав не понравился.
— Сам паровоз с тем вагоном, где уголь возят, почему–то в середине стоит, — Туташхиа ожег Корено недовольным взглядом, но вступать в перепалку не стал. — А перед паровозом и позади по два вагона прицеплены. Странные вагоны. Все из железа, крыши нет, в стенках узкие дырки прорезаны, восемь вверху, семь внизу. У первого вагона передней стенки нет. А пушка есть. Не видел я раньше таких поездов, батоно капитан. Вокруг четверо солдат караулом ходят. Два с одной стороны и с другой тоже двое. Да в самом паровозе кто–то сидит. Но кто и сколько не видел.
— Это бронепоезд, — огорченно вздохнул Ван Бателаан, выслушав перевод рассказа абрека. — Значит, британцы их и сюда притащили. А это для наших, что под Ледисмитом стоят, не в радость будет.
— Я не думаю, что один, пусть и бронированный, поезд сможет оказать значительное влияние на осаду Ледисмита, — недовольно проворчал Арсенин. — Тем более, что у осаждающих свои пушки имеются. А вот нам он жизнь осложняет изрядно. Идея затаиться и сидеть, пока этот паровой монстр уберётся со станции, лично у меня восторга не вызывает, а мысль проехать незаметно под носом у караулов не столько оптимистична, сколько отдает идиотизмом… Пат, однако.
— Про солдат не думайте, батоно капитан, — спокойным тоном обронил Туташхиа. — Их всего две пары, и одни других не видят. Никто и не заметит, как я их уберу.
— Ну, если часовых не будет, то остальных нам бояться нечего, они, к нашей радости, мирно почивать изволят, — повеселел капитан. – Снимаемся со стоянки и берем курс на станцию!
— А шо вы скажете за такую идэю, господин капитан? – Корено, перестав затаптывать остатки кострища, уставился на Арсенина. — Дато без второго слова слабает лимонникам Шопена, а мы со всем почтением одалживаем до себе паровоз и рвём на ём когти, кудой нам надо?
— Некая доля авантюризма здесь, конечно, присутствует, — заинтересованно взглянул на одессита Арсенин, — но, в общем и целом, мысль мне нравится. Искусством вождения паровозов никто из нас не обладает, но мы можем вежливо помахать револьвером перед носом машиниста и попросить прокатить нас до Трансвааля. Слушай мою команду! Дато! Берешь с собой Николая и снимаешь часовых, затем я вместе с Троцким поговорю с машинистом. Пока мы улаживаем вопрос с транспортом, наш бурский друг караулит фургон.
— Опять я не у дел, — огорченно проворчал Ван Бателаан, после того, как Арсенин перевел ему разговор. — Все приличные люди будут резать глотки англичанам, а я — крутить хвосты лошадкам…
— Не переживайте, дружище, — улыбнулся Арсенин, — сдается мне, эта война закончится не завтра. А сейчас, рекомендую помнить, что вы не в тылу отсиживаетесь, а охраняете ценный груз.
Натянув на лошадиные морды торбы с овсом и обмотав копыта и обода колес тряпками, команде удалось почти бесшумно довести фургон чуть ли не до станционного разъезда. Вся территория станции была окутана ночным мраком, а несколько костров, разложенных вдоль импровизированного перрона, если что и освещали, то пару футов земли вокруг себя да двоих солдат, неторопливо вышагивающих вдоль состава.
Туташхиа, отказавшись от помощи Корено, растворился в ночной тьме, а Арсенин вместе с оставшимися матросами приник к земле, готовясь в любой момент прикрыть друга огнем. Но как он не вглядывался, рассмотреть передвижения абрека капитан так и не смог. Внезапно один из часовых, схватившись за пробитую кинжалом грудь, свалился на землю. Пока его напарник вникал, что же произошло, ремень кнута обвило горло часового. Задыхающийся солдат попытался избавиться от удушающего захвата, но все попытки были тщетны, и через пару секунд мертвое тело рухнуло на перрон. Стараясь двигаться бесшумно, моряки добежали до мертвых часовых. Дождавшись, когда Арсенин и Троцкий, накинув поверх своей одежды мундиры убитых, выйдут на перрон, абрек на пару с Корено вновь скрылся из вида. Несколько последующих минут прошли в томительном ожидании, но все волнения оказались напрасными. Туташхиа, появившись из темноты так же внезапно, как и исчез, знаками показал, что часовые более не помеха. Ни в караулке, ни в казарме каких–либо признаков тревоги не наблюдалось, и Арсенин, позвав с собой Троцкого, подошел к будке паровоза и постучал по стальной дверце рукоятью револьвера:
