— Эй, засони! Кончай дрыхнуть, комендант старшего к себе немедля требует!
После двух ударов верхняя половина дверцы с легким скрипом отъехала в сторону, и в образовавшийся проем, выглянул человек с крайне недовольным лицом.
— И чего старому хрычу от меня надо? – не дождавшись ответа, машинист полностью отворил дверцу и спрыгнул на землю. — Ночь на дворе, все добрые христиане спят, а он… — железнодорожник поперхнулся на полуслове, увидев револьвер, направленный ему в лоб.
— Отвечайте тихо и быстро. – Арсенин, освобождая Троцкому путь в будку, отпихнул машиниста в сторону. — Как далеко отсюда можно на паровозе уехать?
— Это смотря в какую сторону собрались, — пролепетал англичанин, не сводя глаз с револьверного ствола. — Можно и до Дурбана добраться, а можно и к португальцам в гости прокатиться…
— Мне в Трансвааль нужно. Доедем?
— По рельсам–то до самой границы докатить не сложно, — явственно сглотнул слюну машинист. — А есть они дальше или нет, того не знаю. Не катался я туда никогда.
— Тогда у вас есть отменный шанс расширить свой кругозор и погостить у буров. Ну и нас заодно прокатить.
— Э–э–э, нет, ребята, — покрываясь бисеринками пота, прошептал железнодорожник, — я в такие игры не играю. Вот вам паровоз, берите его и катите куда надо.
— Я так думаю, машиной и на одной ноге управлять можно? – зло ощерился Арсенин, взводя курок, — да и помощничек твой, увидев, что у старшего нога прострелена, покладистей будет …
— Вы не будете стрелять, — проблеял донельзя испуганный механик. – Выстрел всю округу перебудит…
— А мы сейчас пар стравим, и пока он гудит–свистит, я тебе лапку–то и отстрелю. Лезь в будку и вези куда скажут, а если, не дай Бог, не туда завезешь, первую пулю я тебе в брюхо пущу. Подыхать будешь долго и мучительно.
Понимая, что дальнейшие препирательства до добра не доведут, машинист поднялся в паровоз, где его уже ждали Троцкий с револьвером на перевес и самым злобным выражением на лице и трясущийся от страха кочегар с унылой физиономией и задранными вверх руками.
— А поведайте–ка мне, любезнейший, с чего это вы даже ночью паровоз готовым к отходу держите? – спросил Арсенин, коротая время в ожидании, пока его друзья перегрузят матрицы и раненого бура из фургона в бронепоезд.
— Да мы, почитай уже третий день так стоим, — буркнул машинист, осматривая манометры. — Как из Ледисмита телеграмма придет, так мы должны пехтуру загрузить и к городу спешно выдвигаться. И неважно, день белый за бортом или ночь темная, будь она неладна…
— Всё, батоно капитан, — устало перевалился через комингс будки Туташхиа. — Ящики, что для буров везем, погрузили, припасы на несколько дней тоже. Раненого в первом вагоне уложили, Лев и Нико там же сидят.
— Отлично. Давай, машинист, потихонечку трогай! – довольно улыбнулся Арсенин. — Да! Гудок при отходе давать не надо. Уходить будем согласно традиции вашей нации, то есть не прощаясь.
Железнодорожник через плечо злобно зыркнул в сторону капитана, и ничего не сказав в ответ, потянул за какой–то рычаг. Состав дернулся, лязгнул металлическими сочленениями, окутался паром и под перестук колес неторопливо покатился вперед, постепенно набирая скорость.
— Дато! Ты за машинной командой присмотри, а я пока по вагонам пройдусь, — сказал Арсенин, когда бронепоезд проехал пару миль. — Может, чего хорошего найду, а нет — так просто гляну, как чего у англичан устроено.
— Я присмотрю, батоно капитан, – кивнул Туташхиа. — Только нет там ничего интересного. И ходите осторожно. Особого перехода нет, только дырки в бортах, где вагоны друг на друга смотрят, прорезаны. Не ходили бы вы до утра. В темноте упасть можно.
— Не волнуйся, Дато! – улыбнулся Арсенин. — Меня в шторм и при пяти баллах с ног не валило, а тут не качка, так, покачивание.
Не обращая внимания на тихое, сказанное еле слышным шепотом пожелание машиниста свалиться и свернуть себе шею, капитан перебрался в соседний вагон.
Как и говорил абрек, ничего интересного собой вагон представлял. Обшитая сталью коробка с прорезями бойниц в металлических стенах, патронные ящики вдоль бортов – вот, собственно, и всё. Арсенин собрался вернуться, но, для очистки совести, решил заглянуть в последний вагон. Тот ничем не отличался от своего собрата, только в дальнем углу валялась куча какого–то тряпья. Капитан уже занёс ногу, чтобы перешагнуть обратно, как вдруг куча зашевелилась, что–то всхрапнула по–английски и вновь застыла. Вынув револьвер, Арсенин осторожно подобрался к тряпью и ткнул её сапогом, уперевшись во что–то мягкое и податливое. Видя, что куча на его прикосновение не реагирует, капитан пнул её еще раз, но уже сильнее. Тряпки, оказавшиеся на поверку несколькими солдатскими шинелями, отлетели в сторону, и с металлического пола с трудом поднялся молодой парень в помятом офицерском кителе.
— Кто вы такой?! – взвел курок Арсенин. — Что здесь делаете?
— Я–й–а?! – переспросил англичанин, мотая головой в попытке окончательно проснуться. – Я ч–ч–чел–л–ловек и я здесь сплю! А вы, собственно, кто такой и какого черта в меня этой железкой тычете?!
— Я — волонтер бурской армии, — чуть приврал Арсенин, морщась от запаха перегара. — Вы, соответственно, военнопленный и обязаны отвечать на мои вопросы!
— Я в плену? – удивился офицер, прикладывая неимоверные усилия, чтобы удержаться на ногах. — Вот так фокус… Съездил, называется, за легкими деньжатами…
— Мне еще долго ждать ответа?! – зарычал Арсенин, с трудом подавляя желание хорошенько встряхнуть пьяницу за шкирку. — Или чтобы иметь возможность нормально говорить вам надо еще галлон–другой виски в себя влить?
— А есть? – оживился офицер, но увидев отрицательный жест Арсенин, вновь погрустнел и попытался принять строевую стойку:
— Меня зовут Уинстон. Уинстон Леонард Спенсер Черчилль. Военный корреспондент газеты «Дейли Мейл», к вашим услугам, — с трудом сфокусировав взгляд разбегающихся глаз на капитане, офицер переспросил:
— Я в плену, говорите? Ну тогда я еще посплю, с вашего позволения или без такового, – сочтя свой долг выполненным, Черчилль аккуратно опустился на кучку шинелей и через пару секунд захрапел.
Арсенин, размышляя, что же делать дальше, некоторое время оторопело смотрел на нежданного пленника. Не придумав ничего путного, он с чувством сплюнул на пол и пошел за Троцким, намереваясь приставить того в качестве часового, а самому вздремнуть часок–другой.
— Просыпайтесь, батоно капитан, — тряхнул его за плечо Туташхиа, — англичане вокруг.
Разлепив глаза, Арсенин взглянул на брегет, с удивлением констатировал, что проспал не менее пяти часов, и перевел вопросительный взгляд на абрека.
