В этот рейд были отобраны лучшие рубаки из трех дружин. В основном — варяги. Стрелков не брали. В такую погоду тетивы мгновенно приходили в негодность. Поэтому несчастный и обиженный Йонах остался в городе, а его приятель Зван сидел сейчас у весла в одной лодке с Сергеем и Дементием... И Святославом.
Великий князь присоединился к ним в последний момент. И, как все, взялся за весло. Дементий сидел у руля.
Тронулись. Дементий был прав: прекрасная ночь. Плеск весел почти полностью тонул в шуме ветра и волн. Идти против ветра и против течения было трудно, но, что несравненно важнее, на обратной дороге и ветер, и течение будут на стороне гребцов.
Растянувшись цепочкой у самого берега, так близко к нему, что днища то и дело задевали дно, челны русов плыли по Дунаю. Видимость была — не дальше протянутой руки. Темень кромешная. Лишь пару раз со стороны реки, довольно близко, промелькнули огни — сигнальные фонари на кораблях ромейского флота. Но с кораблей лодки русов не заметили.
Дементий настороженно вертел головой. Он не присматривался (всё равно ничего не видно), а принюхивался и прислушивался.
— Дым, — сказал Зван. — Пахнет дымом. Мы близко?
— Еще пару стрелищ, — сказал Дементий.
— Приналяжем, други, — пробасил Святослав. Великому князю не терпелось. Впрочем, как и всем.
Сбоку смутно виднелась черная громада леса. Вот берег чуть изогнулся, образуя небольшой заливчик.
— Здесь, — сказал Дементий. И крикнул коротко и пронзительно: чайкой. Это был сигнал. Русские лодки повернули к берегу.
Нос первой однодеревки зашуршал по дну. Духарев и Святослав, сидевшие на первой паре весел, одновременно спрыгнули за борт, ухватили лодку и потянули на песок.
Варяги высадились.
— Здесь лесок, — сказал Дементий воеводам. — За ним — поляна большая. Там — обоз.
— Сначала окружить, потом резать, — скомандовал Святослав. — Никто не должен уйти и предупредить своих.
Варяги вошли в лес. Ветер грозно гудел в вершинах деревьев, но внизу почти не чувствовался.
Вскоре впереди забрезжил свет. На обширной прогалине горели костры, прикрытые сверху от дождя толстой просмоленной тканью. Стояли груженые возы, шатры. Лошадей не было. Надо полагать, их отвели пастись в другое место.
Варяги бесшумными тенями скользили меж стволов. Несколько минут — и кольцо замкнулось. И тогда в шум ветра вплелся леденящий душу пронзительный волчий вой...
Дело закончилось тоже в считанные минуты. Обозников было больше, чем варягов, но мало кто из них успел даже схватиться за оружие. Русы резали их, как овец. Врывались в шатры, вытаскивали полусонных из-под телег...
В плен взяли только троих. Тех, что спали в самом шикарном шатре. Остальных перебили. Спастись удалось немногим. Но судя по тому, что никто не помешал русам загрузить добычу на лодки, эти, бежавшие в ужасе, скорее всего, заплутали в ночном лесу и до ромейского лагеря не добрались.
Часа через два отяжелевшие от груза однодеревки тронулись в обратный путь. Легкий путь. Русы поставили паруса, и ветер сам понес лодки к Доростолу.
Василеве Иоанн узнал о дерзкой выходке россов только утром.
Он был в бешенстве.
Он был близок к тому, чтобы отдать приказ казнить начальников флота, прохлопавших россов. Но в конце концов смилостивился. Пощадил. Однако предупредил строго: еще одна такая оплошность — и не сносить им головы.
Отныне, приказал Цимисхий, оба берега Дуная должны быть под неусыпным и непрерывным наблюдением. Невзирая на погоду. Чтобы ни одна водяная крыса...
А все дороги, ведущие из крепости, перекопать. И поставить на них заставы. И чтоб самое позднее через пять дней все боевые машины были собраны и приступили к делу. Он, василевс Иоанн, не собирается сидеть здесь до середины лета. Его место в столице, а не в этой паршивой Мисии! А он вместо этого должен выковыривать из мисийской крепости каких-то зазнавшихся варваров!
Он был прав, василевс Иоанн Цимисхий. Место византийского кесаря — во дворце кесаря. В противном случае есть достаточно большой шанс, что в этом дворце появится новый кесарь.
МятежникФортуна обращалась с куропалатом Львом Фокой, как штормовое море с боевой триерой. То возносила вверх, то роняла вниз, да так, что хрустели шпангоуты и казалось: еще немного — и конец.
Когда его брат Никифор стал василевсом, Лев Фока вместе с ним вознесся на самый гребень. Никифору казалось, что его положение незыблемо, но Лев знал — это всего лишь гребень волны. И потому старался обратить обретенную власть в нечто более долговечное. В деньги.
Говорили, что жадность куропалата способствовала падению Никифора. Но Лев был уверен, что это чушь. Брата предала эта шлюха Феофано. Брата убили бы, даже если бы Лев раздал все деньги жадному охлосу.
Даже оказавшись здесь, в Митимне, на острове Лесбос, вдалеке от Константинополя, в келье монастыря, куропалат Лев был убежден в том, что, копя и умножая состояние семьи, был абсолютно прав.
Деньги помогли ему поднять восстание. Деньги спасли глаза Льва. Когда Цимисхий приказал ослепить Льва Фоку, подкупленный палач лишь слегка опалил ресницы куропалата. Деньги позволили Льву прилично жить в убогой монастырской келье и вовремя получать все новости столицы. Но нынешней встрече Лев был обязан не деньгами. Патрикий Калокир приехал к нему по собственному почину.
— А говорили: ты сидишь в осаде вместе с этим варваром Сфендославом, — сказал Лев Фока.
— Как видишь — я здесь, — ответил патрикий.
— А Цимисхий?
— Узурпатор увяз под Дристрой.
— Насколько крепко?
— Думаю, не меньше чем до середины лета. Стены Дристры крепки, а россы умеют драться.
— Допустим, — согласился куропалат. И спросил напрямик: — Зачем ты приехал, патрикий?
— За тобой, — так же прямо ответил Калокир. — Стража подкуплена. У пристани — быстроходная галея. В столице тебя ждут. Решайся, куропалат Лев!
Брат убитого императора встал. Положил руку на плечо патрикия. Лев был высок ростом, даже выше своего старшего брата. И рука у него была тяжелая, как и положено руке воина.
— Я отблагодарю тебя, патрикий! — сказал он торжественно.
— Что ты решил? — деловито спросил Калокир. — Мы уходим?
— Здесь, в монастыре Пиламис, ты будешь в безопасности, — сказал куропалату Калокир. — Настоятель многим обязан твоему брату. Не выдаст. Завтра сюда приедут твой сын Никифор и те люди, которым ты доверяешь. Но ты должен написать им собственноручно. Боюсь, мне они не поверят.
