Тибальд усмехнулся:
— Не буду спорить, принцесса. Потому что наверняка проиграю.
— Бедный Монтини! — вздохнула Маргарита. — Зря он поехал в Рим.
— Это вы о ком?
— О любовнике Бланки... уже о ее бывшем любовнике. Наверное, сейчас он сходит с ума.
— Он ее очень любит?
— Точь-в-точь, как ваш Роланд. Был себе хороший парень, в меру распущенный, в меру порядочный, но повстречал на своем пути Бланку — и все, погиб.
Тибальд снова усмехнулся.
— Да у вас тут все дамы отъявленные сердцеедки, как я погляжу.
— Возможно. Но к Бланке это не относится. Она у нас белая ворона — скромная и застенчивая... Впрочем, ни скромность, ни застенчивость не мешала ей кусать Монтини в постели.
Тибальд нахмурился:
— Постыдитесь, сударыня! У госпожи Бланки есть все основания обижаться на вас. Негоже рассказывать другим то, что она вверила вам по секрету.
— А вот и нет! Она мне этого не вверяла. Мне рассказал кузен Иверо. Как-то во время купания он заметил на плече Монтини сочный синяк от укуса. Так что никаких секретов я не выдаю. Или вы считаете иначе?
Тибальд хранил гордое молчание, хмурясь пуще прежнего.
— Что с вами, граф? — спросила Маргарита. — Если вам не по нутру, что некоторые женщины кусаются в постели, так и скажите... Гм... На всякий случай... Что вы молчите?
— Я думаю, как назвать вашу болтовню.
— И что вы надумали?
— Это копание в грязном белье.
— Да ну! Вы такой стеснительный, господин Тибальд!
— Вы преувеличиваете, госпожа Маргарита. Стеснительность не является моей отличительной чертой. Однако, по моему убеждению, для всякой откровенности существует определенная грань, переступать которую не следует, ибо тогда эта откровенность становится банальной пошлостью.
— Да вы, похоже, спелись с Красавчиком, — с явным неудовольствием произнесла принцесса. — Недели три назад, прежде чем впервые лечь со мной в постель, он...
— Замолчите же вы! — вдруг рявкнул Тибальд; лицо его побагровело. — Как вам не стыдно!
Маргарита удивленно взглянула на него:
— В чем дело, граф? Я что-то не то сказала?
— Вот бесстыжая! — буркнул Тибальд себе под нос, но она расслышала его.
— Ага! Выходит, я бесстыжая! Да вы просто ревнуете меня.
— Ну, допустим... Да, я ревную.
— И по какому праву?
— По праву человека, который любит вас, — ответил он, пылко глядя на нее.
— Ах да, совсем забыла! Ведь в каждом своем письме вы не устаете твердить: прекрасная, божественная, драгоценная — и так далее в том же духе. А из «Песни о Маргарите», которую вы прислали мне в прошлом году, и вовсе следует, что солнце для вас восходит на юго-западе, из-за Пиренеев. Вы что, вправду путаете стороны света?
— Не насмехайтесь, Маргарита. Вы же прекрасно понимаете, что это была поэтическая аллегория.
— Что, впрочем, не помешало вам написать мне этим летом, что вы отправляетесь на свой личный восток, чтобы снова увидеть свое солнышко ясное.
— И опять же я выразился фигурально. Я...
— Ну, и как вы находите свое солнышко? — не унималась Маргарита. — Скажите откровенно, вы не разочарованы?
— Напротив. Оно стало еще ярче, ослепительнее. Оно сжигает мое сердце дотла.
— Однако вы еще не предложили этому солнышку свою мужественную руку и свое горящее сердце.
— А я уже предлагал. В прошлом году. Солнышко ясное помнит, что оно мне ответило?
Опустив глаза, Маргарита промолчала. Щеки ее заалели.
— Вы прислали мне, — после короткой паузы продолжал Тибальд, — большущие оленьи рога, чтобы — как было сказано в сопроводительном письме — немного утешить меня, поскольку настоящие, мужские, наставить мне отказываетесь. Было такое?
— Да, — в смятении подтвердила она. — Так я и сделала.
— Это была не очень остроумная шутка. Но язвительная. — Тибальд пришпорил коня. — В моей охотничьей коллекции хватает оленьих голов с рогами, — бросил он уже через плечо, — и мне ни к чему еще одна пара, даже подаренная вами.
Маргарита также ускорила шаг своей лошади и поравнялась с Тибальдом.
— Не принимайте это близко к сердцу, граф. Я признаю, что тогда переборщила, мне очень стыдно, и... и хватит об этом. Лучше поговорим о чем-то другом. Например, о нашей влюбленной парочке, о Бланке и Красавчике.
— Сударыня! Опять вы...
— Да нет же, нет! Ни слова об укусах и прочих пикантных штучках. Поговорим о романтической стороне их отношений.
— Романтической? — скептически переспросил Тибальд.
— Ну, конечно! Бланка до крайности романтическая особа, да и Красавчик не промах. А я была бы не прочь посмотреть, как они занимаются любовью на лоне природы.
— Принцесса! — возмущенно воскликнул Тибальд. — Извольте прекратить...
— Нет уж, это вы извольте прекратить строить из себя святошу, — огрызнулась Маргарита. — Лицемер несчастный! Будто бы я не читала ваши «Рассказы старой сводницы», в которых вы бессовестно подражаете Бокаччо.
Тибальд покраснел.
— Это... знаете ли... — пристыжено пробормотал он. — У каждого есть свои грехи молодости. Десять лет назад — тогда мне было шестнадцать, — и я...
— Тогда вы лишь недавно потеряли невинность, но сразу возомнили себя великим сердцеедом и большим знатоком женщин. Я угадала?
— Ну, в общем, да.
— Так почему бы вам не переписать эти рассказы с учетом накопленного опыта. И добавить к ним новеллу про Красавчика с Бланкой — если хотите, ее мы напишем вместе.
— Гм. В таком случае, у нас выйдет не новелла, а поэма.
— Тем лучше. И на каком языке мы будем ее слагать — на галльском или французском? Но предупреждаю: французский я знаю плохо.
Тибальд хмыкнул:
— А разве есть такой язык?
— А разве нет? — удивилась Маргарита.
— Конечно, нет. То, что вы называете французским, на самом деле франсийский — на нем говорит Иль-де-Франс, Турень, Блуа и Западная Шампань. В разных областях Франции разговаривают на очень разных языках — анжуйском, бургундском, нормандском, бретонском, лотарингском, фламандском...
— Ой! — с притворным ужасом вскричала Маргарита. — Довольно, прекратите! У меня уже голова идет кругом. Боюсь, вы меня не поняли. Говоря о французском, я имела в виду язык знати, духовенства, в конце концов, просто образованных людей.
— То есть, франсийский? Но, увы, он явно не дотягивает до уровня общефранцузского языка.
— А какой же дотягивает?
— Никакой.
— Да ну! — покачала головой Маргарита. — И что же с вами, бедными французами, станется?
— Ясно что. Когда-нибудь все французы станут галлами.
Маргарита удивленно подняла бровь:
— Вы тоже так думаете?
— А почему «тоже»?
— Потому что так считает Красавчик. По его мнению, Франция и Галлия должны быть и непременно станут единой державой — как это было когда-то в древности.
Тибальд кивнул:
— Тут он совершенно прав. И не суть важно, как будет называться это объединенное государство — Великой Францией или Великой Галлией, кто выиграет в объединительном споре — Париж или Тулуза...
— А вы как думаете?
— По-моему, Париж проиграет. Как ни парадоксально это звучит, но галлам повезло, что более трехсот лет в новое время они находились под властью Рима. Не говоря уж о положительном культурном влиянии Италии, жесткая, централизованная власть римской короны заставила галлов сплотиться в борьбе против господства чужеземцев. За три с половиной столетия в составе Римской Империи, они стали единым народом даже в большей степени, чем сами итальянцы. Вся галльская знать разговаривает на одном языке — лангедокском или, если хотите, галльском, а различия между говорами простонародья далеко не такие значительные, как у нас во Франции. Единственное, чего не хватает Галлии для ее успешной экспансии на север, это сильной королевской власти.
— Таковая вскоре появится, — со вздохом ответила Маргарита. —Ладно, оставим это. Вернемся к Бланке с Красавчикм и к нашей поэме о них. Вы, кстати, не передумали?
— Если вы настаиваете...
— Я лишь предлагаю вам свою помощь, — уточнила принцесса. — У вас богатый мужской опыт, у меня — женский. Итак, мы будем писать нашу поэму на галльском языке...
— Лучше на латыни.
— На латыни? Но тогда у нас получится скорее научный трактат, а не поэма. «De amoris natura et de amore in natura»10. Каково?
Вместо ответа Тибальд резко осадил своего коня.
— Нет. Название неправильное.
— Вам не нравится? — спросила Маргарита, также остановившись.
— В общих чертах нравится. Но его следует уточнить: «De Margaritae amoris natura et de eicum amore in natura»11.
— Как это понимать, граф?!
— А вот так! — Тибальд спешился, подошел к Маргарите и протянул ей руку. — Давайте я помогу вам сойти с коня.
— Зачем?
— Чтобы немедленно приступить к работе над трактатом. Заодно проверим — может быть, и у вас непорядок с чулками.
