забыв ограничить доступное для чтения место двумя пока еще не разобранными укладками из канцелярии подскарбия Воловича.
— Это?
— Описание битвы при Молодях.
Посветлев ликом, молодой князь уткнулся глазами в неровные строчки и на время полностью выпал из действительности, пропустив явление боярыни-пестуньи Анастасии свет Дмитриевны, за которой, потупив глазки, в государевы покои зашли две ее воспитанницы. Когда под нос Василия подсунули чашку с ароматным напитком, он машинально отхлебнул бодряще-горьковатого кофе и щедро черпанул шоколада с орешками, придя в себя от звуков девичьего смеха.
— Эм-м… Задумался.
С серьезным лицом и настоящими чертенятами в глазах, пятнадцатилетняя хозяйка забрала одно письмо и раскатала на столе второе — вот только укладки положила так, что виден был лишь маленький кусочек плотной белой бумаги. Но и того хватило с лихвой: прочитав, что двоюродный дядя может разрешить племяннику повести под венец девицу Бутурлину, князь Старицкий неожиданно для всех заалел ушами. Да так ярко! Впрочем, сам он отнес это на счет выпитого кофе, раз за разом скользя глазами по доброй весточке; единственно, что огорчало Василия, так это отсутствие избранницы у государя Димитрия Иоанновича. По давней традиции московских рюриковичей, первым всегда женился наследник трона, и уж потом начиналась волна свадеб у остальных ближних царских родичей: появился этот обычай не на пустом месте, а после прежних кровопролитных свар за трон Великих князей Московских. Потому и обойти его было… Ну, разве что по прямому дозволению Великого государя Иоанна Васильевича? Либо уговорив государя-ровесника поскорее присмотреть себе красавицу-жену. Нет, дядя и так проявил большую милость, позволив сочетаться царской крови с худородными Бутурлиными; так что оставалось положиться на хорошие отношения с троюродным братом Димитрием…
Освободившись из плена сладких мечтаний, князь удивленно качнул в руки полной чашкой, хотя вроде бы помнил, что испил ее до дна — и наконец-то обратил внимание на свое окружение. Пока он наслаждался вкусом кофе и шоколада, вместе с письмами ушли боярыня-пестунья и смущенно-обрадованная княжна Мстиславская, зато в Кабинете прибавилось мордашей, перекрывших своими лохматыми тушами выход из покоев. В глаза бросилось разрумянившееся лицо довольной сестры, бросавшей на него и царевну Евдокию обожающие взгляды, тихонечко поглаживая при этом шкатулку из черного дерева — и футляр, в котором доставили заказанные братом украшения для Осеннего бала в Большом дворце…
— Кхм. Благодарствую, сестра, зело добрые вести!..
Серебряный колокольчик у дверей опять некстати проявил свою зловредную натуру! Впрочем, появление боярича Федора Захарьина-Юрьева, от которого, несмотря на его нарядную свитку и явно-недавно умытые руки и лицо, чуть несло лошадиным потом и дымком костра, дало Старицким хороший повод удалиться. Молодому князю надо было еще раз все хорошенько обдумать и прикинуть, перед тем как искать встречи и разговора с любимой Машенькой: ну а княжну распирало от нестерпимого желания срочно примерить и рассмотреть все драгоценные-самоцветные обновки — и конечно же, невзначай похвалиться ими перед подружками по свите.
— Как брат, все ли у него хорошо?
Весело подмигнув зеленоглазой красавице-молчунье, кою Федор не оставлял надежды когда-нибудь разговорить и расположить к себе, еще один родственник царской Семьи обстоятельно поведал о том, сколь хорошо прошел Большой смотр поместной шляхты. Мимоходом упомянул о двух ларцах с жалованными грамотами на землю, которые Димитрий Иоаннович наподписывал не жалея своей десницы, пурпурных чернил и Малой великокняжеской печати, и кои ближник уже передал в руки помощников великого канцлера литовского Радзивилла — чтобы те подвесили печати и оформили все как следует. Рассказал веселую историю про гонористого польского пана, прибывшего в свите государя Бранденбургского и попытавшегося вызвать Великого князя Литовского на двобой… Увы, но непринужденное родственное общение никак не складывалось, и кофе его угощать не спешили: да и вообще, двоюродная сестра по материнской линии ныне явно была не в духе. Так что понятливый боярич плавно завершил разговор, достал из узкой поясной сумки тубус, запечатанный сургучом со знаком Феникса, и поспешил удалиться. Едва дождавшись, когда закроется дверь, царевна нетерпеливо содрала печать и вытянула наружу несколько листов бумаги: тот, что был исписан почерком Мити, аккуратно отложила в сторонку, а три остальных, покрытых прихотливо-разноцветными сложными линиями, растянула на столе.
— Аглаш, ты пока почитай сама: если что важное, то вслух — а я пока…
Торопливо убежав в Опочивальню, обратно Евдокия вернулась с похожими рисунками, и начала тщательно сличать линии Узора любимого старшего брата на момент последнего осмотра — с теми, что он нынче прислал.
— Я же говорила, что без меня восстановление сильно замедлится! Дался ему этот смотр… Мог бы на гетмана это оставить, тот бы не развалился.
Раздраженно пыхтя, синеглазая дева то и дело очеркивала сначала ноготком указательного пальца, а затем и подхваченной в руку чернильной ручкой те серые и серо-черные отрезки, которые пятнали тут и там разноцветное переплетение тонких и толстых линий заметно усложнившегося Узора. Это дело ее так занимало, что Дуня не сразу отреагировала на невнятное восклицание подруги, и той потребовалось несколько раз кашлянуть, привлекая к себе внимание.
— Ну что там, Аглаш? Я же говорила, если что важное, то чти вслух.
— Эм-м… Хорошо. «…предварительные переговоры с Иоахиммом-Гектором о твоем замужестве сложились удачно, и ныне он отъехал в Москву, где окончательно утвердит с батюшкой условия брачного договора и обговорит время помолвки…»
Не заметив какой-либо внятной реакции на столь сногсшибательную новость, Аглая отложила письмо, подошла и осторожно обняла и погладила одну из двух своих близких подруг:
— Может, еще и не сладится, Дунь? Князь Поморский Богуслав был бы тебе куда лучшим мужем!
Попеременно ведя пальчиками по темно-синим линиям на разных листах, будущая невеста на удивление спокойным тоном удивилась:
— Почему?
— Ну… Он же ужасно старый, этот Иоахим: целых шестьдесят шесть лет! К тому же, по слухам, он пьяница, страшный мот и развратник.
Внезапно засмеявшись, дева царской крови оторвалась он своего занятия и сама обняла ничего не понимающую Гурееву:
— Глупенькая, это скорее его достоинства, нежели недостатки. Маркграф Бранденбурга куда лучше князя Померанского: а что старый, так мне же его не в супе варить…
Чем ближе был день открытия турнира, тем многолюднее становились улицы и окрестности стольного града Великого княжества Литовского. В середине первого осеннего месяца прибыл полк рейтар, начавший обживать казармы в новеньком военном городке; через десять дней заселилась в кирпичные хоромы и тысяча молодых стрельцов — тем самым замкнув своеобразное кольцо вокруг Вильно. В том смысле, что помимо новоприбывших
