— И за ним всё обсудим, всё что я накопал, что в ОПД есть, а чего ещё не внёс. И по рюмке чая заодно.
— Во, это дело! Вы, Васильевы, всегда молодцы, что ты, что отец, — он заметно оживился. — Я только за!
Я накинул куртку и застегнул молнию, а то на улице уже стало холодно, и вышел из кабинета первым, захватив по пути папку с бумагами. Но когда спускался, почувствовал, как в кармане что-то завибрировало.
— Ща, на минутку отойду, — я направился в сторону туалета, чтобы никто не увидел, что у меня там. Мобила в те годы у опера — вещь редкая, вызовет много ненужных вопросов.
— На улице пока покурю, — отозвался Верхушин.
В туалете я проверил пейджер. На монохромном экранчике горел значок нового сообщения. Я нажал чуть болтающуюся кнопку и его открыл.
«В 21:30, у твоего дома, белая газель без номеров. Собаку можешь взять. Т».
Это Туркин. Значит, всё решится уже сегодня? И решится ли? Но мне всё равно нужно говорить с Верхушиным, в этом деле нельзя упускать ничего, даже если на первый взгляд никакой связи нет.
Народа в чебуречной с утра почти не было, если не считать усатого мужика в короткой кожанке и мелкого пацана лет десяти, сидящих вместе в углу. Отец и сын, они похожи друг на друга. Батя заказал аж три чебурека и стакан водки, а у сына в тарелке лежал один чебурек, и в стакане был налит лимонад. Не иначе, как «шикуют» после отцовской получки на оптическом заводе. Оба довольные, смеются. Не каждый день в это время удавалось посидеть в подобных заведениях простым людям.
Хотя странно, почему я решил, что отец пацана работает именно на оптическом заводе? Когда-то его знал, но забыл? Видел его во время налёта? Или просто сложил цепочку, ведь у работников завода деньги пока есть, а в остальном городе с этим напряг.
Ладно, мне пока не до них, надо работать. Мужик мне кивнул, пацан сказал громко «здрасьте», я поднял руку в ответ и прошёл к следаку, который уже занял стол почти в центре зала, но встал так, чтобы видеть вход.
На телевизоре у стойки показывали «Джентльмен-шоу», но что там говорили — совсем не слышно, потому что в зале играла танцевальная музыка:
— Счастье есть, его не может не быть, — говорил спокойный женский голос на фоне музыки.
Это что-то дискотечное, такое в это время играло с каждого утюга.
— Ну, Васильев, — довольный следователь Верхушин посмотрел на меня. — Не так часто меня опера зовут на чебуреки, чё я и пошёл. У меня так-то жена на обед сегодня очень звала, холодец приготовила. Но пару чебуреков задавлю.
— Холодец — вот это по-нашему!
— Она ещё горчички заварит, чтобы остренько, как люблю, — следак мечтательно посмотрел вверх, на засиженный мухами потолок. — Ладно, чё там у нас? РУОП же на контроле эту серию держит? Твоего отца ещё не видел, у него хотел спросить, что и как.
— Да, у них, там явный след организованной группы. Один из участников банды был из «Универмага», двое остальных, как они любят говорить, двигались сами, в связях с остальными городскими ОПГ пока не замечены. Но кто-то их прикрывал, кто-то со связями в органах или работающий там.
— Вот оно что, — Верхушин пристально посмотрел на меня.
Куртку он расстегнул, снова видно кобуру и щёчки рукоятки пистолета, только не стандартные из текстолита, а более тёмные, сделанные из дерева, ещё и с выемками под пальцы. Делали на заказ? Такое у нас бывало, пусть и очень редко, зато ПМ теперь выделялся.
Мне бы и самому пистолет бы не помешал. Если бы не эта реабилитация, получил бы бы по рапорту автомат, носил бы его сейчас в сумке за спиной.
— А есть подозрения на кого-то? — вкрадчиво спросил он, внимательно глядя на меня.
— Кое-что есть…
Верхушин — один из самых опытных следаков городской прокуратуры, хотя и выглядит простачком. Помню, что потом он переедет в другой город, не смог продолжать работу здесь, появятся конфликты с руководством и с коллегами, но карьеры у него и в другом месте не сложилось — погибнет в автокатастрофе.
Только когда — я не помнил. Но пометил себе, потому что даже случайности надо проверять. Но хотя что с ним будет сейчас — сложно сказать, ведь эта бабочка, машущая крылом и всё меняющая, о которой я часто думал в последнее время, будто стала летать совсем без всякой системы.
Кое-что уже идёт не так, потому что странное дело — этот недавний случай с расчленёнкой я всё же вспомнил, потому что в первой жизни тогда ездил с Толиком на место преступления (Шухов его всё-таки перевёл к нам, потому что после гибели Якута в нашем отделении остались только я, Сафин и собирающийся на пенсию Устинов), а вот другое двойное убийство, криминальное, такое, от которого у неподготовленного человека стыла кровь в жилах, случившееся в тот же день, почему-то не произошло.
И я даже вспомнил об этом только что, совсем случайно, вот прямо сейчас, в чебуречной… почему именно здесь? А стоять! Понял.
— Что-то вспомнил? — Верхушин внимательно смотрел на меня. — По нашему делу?
— Не совсем, погоди минутку, — я потёр лоб.
Точно! Теперь уверен, это из-за того отца и сына, что только что ушли. Понял, почему они мне знакомы. Тот мужик точно работал на заводе, но зарплату в тот день не получил (потому что из-за налёта со всем этим возник большой бардак, и касса не работала после этого неделю), а перед этим занял денег, и долг отдать не смог.
Тот, кто занял денег, ждать не стал, хотя оставалось подождать буквально пару дней, когда кассу вновь открыли нанял соседа-алкаша, бывшего зека, тот пришёл к ним вечером и…
Встряхнул головой. Мелочи влияют на многое, и моё вмешательство в тот день на заводе что-то изменило. И так изменило, что я это дело даже не вспомнил.
Да, что-то явно стало лучше, как с этой семьёй, что осталась в живых… но что-то может стать и хуже, это я понимал прекрасно. Надо внимательно следить за тем, что меняется, ведь совсем ничего не менять я не мог, и не собирался. Этот второй шанс выдан не только
