- Как вы понимаете, - продолжил я, - невозможно с ходу дать ответы на те серьезные предложения, которые изложены в этом письме... Ибо интересы России, патриотом которой я являюсь, требуют, чтобы все мои действия в этом вопросе были согласованы с высшим руководством моей страны... Кроме того наша эскадра обеспечена всем необходимым, а захват Фузана дал нам удобную базу с развитой инфраструктурой. Мы можем, разве что поговорить об организации аукциона для продажи нашей доли военных трофеев и арестованной военной контрабанды. Этого добра у нас много, и кое-что можно было бы превратить в деньги. Их наличие упростило бы наши взаиморасчеты.
В глазах у моего гостя промелькнула тень разочарования. Он явно надеялся на большее. Не понимает губернатор, что не продаемся мы ни за фунты ни за марки. И того, что нам надо, у них пока просто нет, а то что есть - пока не к спеху.
- Господин губернатор, вы располагаете некоторым временем? - неожиданно спросил я у фон Труппеля.
Тот поначалу не понял, о чем я его спросил, а спустя несколько секунд поняв, утвердительно кивнул мне головой.
- Если вы не против, то я покажу вам мой флагманский корабль. Думаю, что более близкое знакомство с его возможностями должно заинтересовать вас. Кроме того, вы кое-что поймете, и нам будет легче беседовать с вами дальше.
Фон Труппель после этих моих слов вскочил со стула, и стал горячо благодарить меня за доверие, и за предоставленную ему возможность ознакомится с одним из кораблей эскадры-победительницы...
Я вышел с ним на палубу ракетного крейсера "Москва". В полумиле от него лежал белоснежный флагман Восточно-Азиатской эскадры Германской империи крейсер "Ганза". Фон Труппель посмотрел на своего флагмана, потом перевел взгляд на огромные цилиндрические пусковые контейнеры ракетного комплекса "Вулкан", вздохнул, и сказал мне, - Господин адмирал, я весь во внимании... Откуда мы начнем осмотр?
- Прямо отсюда, герр Оскар, - осветил я, показывая себе под ноги, - можно мне вас так называть? Когда я был молодым гардемарином, у меня был друг, немец, тоже гардемарин, Иоганн Штраус. Разговаривая с вами, я как бы возвращаюсь во времена моей молодости. Кстати, и вы можете называть меня просто Виктором. Мы сейчас разговариваем с вами не как представители двух государств, а как два моряка.
Фон Труппель кивнул, - Да, да, герр Виктор, молодость, молодость, как давно это было... А ваш друг, почему он не стал адмиралом, и где он учился, может быть мы знаем друг друга?
Я выругался про себя, вот же черт, расслабился, и совсем забыл, что моя молодость пришлась на восьмидесятые годы ХХ века... Надо как-то выкручиваться,
- Знаете, герр Оскар, он так и не доучился, у него умер отец, и мой друг вынужден был оставить учебу, чтобы заняться отцовским хозяйством. Иоганн был старшим в семье, а всего у его родителей было четверо детей. Надо их было как-то содержать. А жаль, я считаю, что из него вышел бы неплохой морской офицер.
- Да, печальная история, - фон Труппель сочувственно покачал головой. В этот момент мы подошли к носовой башне со спаренными 130-мм орудиями.
Фон Труппель долго разглядывал башню, потом повернулся ко мне, и спросил, - Герр Виктор, а почему у вас такой маленький главный калибр, всего пять дюймов? Мне кажется, что это совершенно недостаточно для крейсера вашего ранга...
- О, что вы, герр Оскар, вы ошибаетесь, причем, дважды, - рассмеялся я, - Во первых, это не главный калибр, а, прошу прощения, как сейчас принято называть, противоминный. Главный калибр - это вон те шестнадцать наклонных труб, на которые вы смотрите с таким интересом. Внутри них хорошо упакованная смерть для броненосных кораблей любой державы, которая посмеет начать боевые действия против России. Один снаряд выпущен, значит осталось пятнадцать... Вторая ваша ошибка - это то, что вы считаете калибр в пять дюймов недостаточным. Скорострельность в девяносто выстрелов в минуту на двухорудийную башню создаст перед противником стену огня, дальнобойность тринадцать с половиной миль, снаряды фугасные и шрапнель.
- О, так именно поэтому вы могли расстреливать японцев с недоступного для них расстояния, - воскликнул изумленный фон Труппель, - Браво! Меткость ваших комендоров тоже вызывает зависть. Не хотел бы я оказаться у них на прицеле.
Удивили его и скорострельные шестиствольные зенитные установки АК-630. Услышав об их скорострельности, капитан цур зее поначалу впал в ступор. Потом, придя в себя, пробормотал, - О, майн гот, - четыре тысячи выстрелов в минуту! - Господин адмирал, вы не шутите? - Ведь это просто невозможно! Даже пулеметы не стреляют с такой скоростью!
- Картечница Гатлинга имела похожую скорострельность, - возразил я, - а эта машина, как раз берет свое происхождение от нее. Когда нужно выпустить в противника тучу мелких снарядов, ну, вы сами понимаете, что может случиться... Одна очередь разрезает миноносец, как ножовкой. Не ускользнут от этой машинки и более быстроходные минные катера.
Вот так вот тихо и мирно беседуя мы, вместе с губернатором Циндао, больше часа обходили помещения крейсера. Естественно, кое-куда немецкого "капраза" не стоило пускать ни в коем случае. К примеру, в ангар, где стоял вертолет, или к пусковым ЗРК 300-Ф. Но даже то, что мы разрешили увидеть фон Труппелю, потрясло его. Маска невозмутимого немецкого офицера, которую он надел при начале нашей встречи, слетела с него напрочь. Губернатор вел себя, как ребенок, которого запустили в магазин игрушек. Фон Труппель с восхищением смотрел на приборы, расположенные в боевой рубке, но, несмотря на все мои старания, по всей видимости, с трудом понимал, о чем идет речь. Для того, чтобы вникнуть, ему необходимо было объяснить такие вещи, как радиолокация.
Выслушав мои объяснения, он воскликнул, - О да, герр Виктор, Гульермо Маркони что-то писал о радиоскопе. Но, по моему, у него ни черта не получилось. А у вас такие стоят на каждом корабле, да еще и не по одной штуке. Удивительно! Им не мешает ни темнота, ни дождь со снегом ни туман... Ха, ха, расскажите это англичанам с их вечно дождливым и туманным климатом, они оценят ваши приборы.
В общем, к концу нашей импровизированной экскурсии фон Труппель, был, что называется, "готов к употреблению". Вернувшись в адмиральский салон, он, позабыв спросить у меня разрешения присесть, что немыслимо для германского офицера, плюхнулся в кресло и, сняв фуражку, начал крутить ее в руках.
- Господин адмирал, - сказал он немного растерянным голосом, - единственно что я точно понял, так это то, что вы не от мира сего - это я могу сказать вполне определенно. То, что я увидел и услышал сегодня, просто не укладывается у меня в голове. Ваш корабль - а я знаю, что он у вас не единственный, - в одиночку может победить целую эскадру самых современных броненосцев. А если вы выйдете в море со всеми вашими кораблями?! - Ведь нет на свете такой силы, которая могла бы противостоять вам! Боже, спаси тех несчастных, которым не посчастливится встать на вашем пути!
