ПРОЛОГ
в котором, как водится, речи обо мне не идет
Теплым осенним утром среди пестрых и шумных рядов крытого стамбульского рынка Капал-чарши встретились три человека. Двое из них, степенный седовласый бородач с блеклыми, но очень внимательными глазами и его порывистый куда более молодой спутник, который мог пока похвастаться лишь жиденьким рыжеватым пушком на подбородке, были одеты как зажиточные горожане. Пришли они от западных ворот Беязит.
Третий, должно быть, попавший на базар через северный вход Оруджулер, был гладко, до синевы выбрит, носил костюм европейского покроя и возрастом столь же уступал бородачу, сколь и превосходил юношу.
Сумей кто-то присмотреться к аурам этих троих, он бы без труда распознал одаренных, но простейшая магическая техника досужие взгляды ненавязчиво отводила.
— С приездом, эфенди, — первым приветствовал «европейца» седовласый.
— Здравствуйте, Осман-бей, — отозвался тот. — Доброе утро, Юсуф, — кивнул он юноше.
— Мое почтение, эфенди, — поклонился младший из троицы.
— Прошу меня извинить, эфенди, но начну без лишних предисловий, — снова взял слово бородач, только что названый Османом — впрочем, было ли это имя настоящим? — Время поджимает — мы ждали вас еще позавчера. Все ли благополучно в Софии?
— У меня две новости, уважаемый Осман-бей, — охотно подхватил деловой тон тот, к кому обращались «эфенди». — И первая из них, боюсь, вас не порадует. Мне стало известно, что Его Высочества царевича Тодора, равно как и кузины оного, Ее Высочества царевны Златославы, не окажется в урочный час во дворце…
— Что?! — резко вскинул голову Юсуф. — Вы же говорили, что они будут там! Если вы нас обманули…
Осман бросил на юношу суровый взгляд, и тот поспешно умолк, виновато втянув голову в плечи.
— Приношу свои глубочайшие извинения за поведение Юсуфа, эфенди, — проговорил затем бородач. — Он молод и горяч… Но вопрос задал верный. Вы обещали, что мы застанем царевича с царевной в софийском дворце их деда!
— Не совсем так, почтенный Осман-бей, — невозмутимо покачал головой «европеец». — Я лишь уведомил вас о намерениях болгарского царя. Но теперь оные изменились — увы, Симеон VI какой-никой, а государь, и уж в своей семье принимает решения самовластно. Ему вдруг взбрело в голову услать из столицы царства внука и внучку — еще вчера оба они покинули Софию. Куда направились — мне неведомо. И здесь уже ничего не поделать… Но с сим обстоятельством связана вторая новость, которую я вам нынче принес — и она добрая. В отсутствие в столице и самого монарха, и юных царевича с царевной, охрана во дворце останется разве что не номинальная. И сие, без сомнения, значительно облегчит вашим людям решение главной задачи.
— Мои парни в любом случае справились бы, — горделиво заметил Осман.
— Ничуть в сем не сомневаюсь, — улыбнулся «европеец».
— Но вы правы, эфенди, главное для нас — те чертежи, — продолжил бородач. — Вы подтверждаете, что они будут в дворцовой канцелярии?
— Бумаги уже там, — последовал кивок. — Сие неизменно.
— Что ж, — огладил бороду Осман. — Значит, мы придем и заберем их.
— Мне остается лишь пожелать вам в сем предприятии удачи, досточтимый Осман-бей. А теперь позвольте мне…
— А можно вопрос, эфенди? — неожиданно остановил Юсуф уже явно собравшегося откланяться «европейца».
— Извольте, — благосклонно кивнул тот.
— Прошу меня простить, если паче чаяния сие прозвучит дерзко — но вы же русский? Почему вы нам помогаете?
На лице бородача отразилось неприкрытое недовольство своим юным спутником, но «европеец» лишь усмехнулся:
— Ну, вы же сотрудничаете с Сергеем Огинским, а он тоже российский подданный, пусть ныне и в опале!
— Так князь же поляк! — хмыкнул Юсуф.
— Поляк, — согласился «европеец». — Но уже не князь! — добавил строго.
— Мне жаль, что вы с ним не ладите, эфенди, — сделав юноше знак помолчать, вкрадчиво проговорил Осман. — Объединив усилия, вы могли бы добиться куда большего, чем каждый сам по себе.
— Может быть, — не стал спорить его собеседник. — Однако сие — данность, о коей я вас предупреждал, впервые пойдя на контакт.
— Я помню, эфенди, — кивнул бородач. — И уважаю ваше решение. Но сие не мешает мне надеяться, что однажды вы его пересмотрите.
— На все воля Неистощимого Ключа, высокочтимый Осман-бей…
На этом собеседники распрощались.
Глава 1
в которой меня пытаются невзначай подвинуть
— Итак, милостивые государи и милостивые государыни, поздравляю вас с началом нового учебного года! — торжественно провозгласил с трибуны есаул Корнилов, новый заместитель начальника корпуса по вопросам воспитательной работы.
Да, прямо накануне 1 сентября нашего незабвенного Алексеева из Федоровки турнули. И не только его одного — в отставку был отправлен и сам начальник корпуса, полковник Пришвин. Этого, правда, я и видел-то за все время, может, раз или два, да и то разве что мельком — не успев толком узнать ни с хорошей, ни с плохой стороны. А вот со старичком-майором, как ни крути, свыкся и, можно даже сказать, сработался. А как-то еще себя покажет новая метла?
Внешне Юрий Константинович Корнилов выглядел полной противоположностью своему предшественнику. Довольно молодой — лет тридцати пяти, высокий, широкоплечий, черноволосый, он носил алый мундир Собственного Его Императорского Величества Конвоя, что уже само по себе неизбежно наводило на некоторые размышления. Казалось бы, где личная царская охрана, а где наша Федоровка? Поначалу я даже отнес было появление в корпусе Корнилова на свой счет, но тут уж Фу меня не преминул едко высмеять: много, мол, о себе возомнили, сударь. И, очевидно, здесь мой фамильяр был прав: все же не того я полета птица, чтобы приставлять за мной приглядывать персонального есаула. Но с чем дух не спорил: разбрасываться своими офицерами направо и налево в обычай Конвоя, вроде как, не входило. А тут: сначала Семенов в московской экспедиции III Отделения — пусть и временно, теперь вот этот Корнилов в корпусе…
Впрочем, именно здесь и мог скрываться ответ: официально Пришвин и Алексеев лишились своих должностей из-за гибели Нади, но не исключено, что это явилось лишь формальным поводом, а истинной причиной — зачистка Москвы от людей ныне опального Всеволода Романова. Сам-то Светлейший князь пал не столь уж и низко — всего лишь был отправлен губернатором куда-то в Забайкалье, видать, поближе к нелюбимому им Китаю, но все, кто ориентировался на него в Первопрестольной, свои посты потеряли. И не только в Федоровке и в IIIОтделении. Ходили разговоры о массовых отставках в губернском казначействе, департаменте науки и культуры, цензурном комитете, а также в нескольких армейских полках. И, должно быть, собственных проверенных кадров у нового московского наместника, князя Кропоткина, катастрофически не хватало — вот и пришлось прибегнуть к помощи того же Конвоя.
Поговаривали, кстати, что сам Кропоткин — фигура сугубо временная, и, мало-мальски расчистив авгиевы конюшни Первопрестольной, князь благополучно вернется в Петрополис. В Москве же на смену ему единодушно прочили не кого иного, как графа Воронцова. Вот так вот.
Нет, время, когда я нервно вздрагивал от одного имени отчима Миланы, осталось позади — слишком уж много всего произошло с той нашей подвальной истории — но, ясное дело, особой радости слухи о карьерных перспективах графа Анатолия мне не доставляли. Что характерно, отнюдь не фонтанировала энтузиазмом по их поводу и Милана. Ну да это уже их семейные дела, сами как-нибудь разберутся.
Собственно, насчет настроя молодой графини я вполне мог и ошибаться: с Миланой после смерти Нади и бегства Огинского мы почти не пересекались. Это вовсе не было ссорой — просто я закрылся в себе, а Воронцова, ткнувшись в запертую дверь разве что раз, должно быть, пожала плечами и больше туда ломиться не стала. Вот Тоётоми — тот проявил завидную настойчивость: первое время все пытался меня как-то растормошить, приободрить, но потом нас с ним расселили по разным комнатам — всех новоиспеченных первокурсников перевели на шестой этаж, где в качестве нового соседа каждого ждал кадет второго года обучения — и общение естественным образом свелось к минимуму и тут.
