Я шагнул в открытую мне дверь.
ЭПИЛОГ
в котором двое вспоминают обо мне, будучи наедине
Тереза фон Ливен упивалась невообразимым блаженством. Каждой клеточкой своего тела, каждой ноткой ликующей души. Некрасивого, как прекрасно она понимала, тела, никогда прежде не знавшего мужской ласки. И заточенной в оном теле трепетной души, давно смирившейся с тем, что любое ее пылкое чувство так и останется безответным.
Но теперь все изменилось.
Он был и мягок, и непреклонен. И аккуратен, и резок. Одновременно терпелив и настойчив. Он принял ее такой, какой она была — а она приняла в себя его. Своего Первого. Своего Князя. Своего Тао.
Приняла сначала бесплотного, в качестве фамильяра. А потом и во плоти, как полюбовника: в первый раз — вчера, здесь же, в ее комнате в пятом чертоге, и вот сегодня, сейчас — снова.
И иной жизни, без него, Тереза себе уже не представляла.
А ведь когда дух — там, в Канзасе — предстал перед ней и предложил перезаключить договор, разорванный из-за устроенного турками астрального потрясения, согласилась Тереза не сразу. Ее смутило, что на этот раз Князь попросил сохранить их отношения в тайне.
«Зачем?» — спросила она его тогда.
«Так надо, — заявил Тао. — Доверься мне».
Не без колебаний, она решилась — оговорив себе право передумать. Глупая! А если бы он не пошел на ее условие? Предпочел бы ей кого-нибудь посговорчивее — Милану, Златку или Марию? Выбор у него был что надо!
Ну, допустим, гордая болгарка могла Князю и отказать — после разрыва астральных уз с Ясухару, друг от друга с японцем они ничуть не отдалились. Кажется, даже наоборот, сделались по-настоящему, по-человечески близки — к неосознанной ее, Терезы, зависти.
А вот вертихвостка Муравьева наверняка приняла бы духа без лишних сомнений. Да и молодая графиня Воронцова Князем едва ли побрезговала бы.
Подумать только, сейчас на ее, Терезы, месте могла бы быть одна из них!
Но Тао, изначально выбравший именно ее, проявил чуткость и позволил ей избежать непоправимой ошибки.
Маша, правда, по-своему, в накладе не осталась. Безучастно смотреть с вершины своего безграничного счастья, как страдает лишившаяся части самой себя сокурсница и соратница, Тереза не смогла — попросила своего Князя как-то Муравьевой помочь. И Тао разыскал Оши. Неохотно, вероятно — с риском раскрыться перед жестокими гонителями, но просьбу выполнил. Сделал он это, конечно, вовсе не для Марии — ради нее, Терезы.
А когда она посетовала на незавидную судьбу Светланы, именно Тао подсказал идею привлечь к лечению несчастной девицы все ту же Оши. Правда, про то, что юному духу потребуется разрешение на доступ к сердцу пациента, Князь упомянуть позабыл — должно быть, в могуществе своем счел проблему ничтожной или вовсе ее не разглядел…
Так или иначе, все разрешилось благополучно: у молодого князя Огинского-Зотова удачно нашелся нужный код…
…Тао усилил натиск, и посторонние мысли — а они все сейчас были для нее посторонними — мигом выветрились у Терезы из головы. В пылающем экстазе она выгнулась дугой, и, не в силах — да и не пытаясь — сдержаться, закричала так, как не кричала никогда — ни от боли, ни от восторга. Если бы голосом можно было творить магию — пятый чертог рухнул бы ныне под ее всесокрушающим ударом.
За магией, впрочем, дело не стало: с пальцев Терезы сам собой сорвался файербол. Правда, тут же погас — не иначе, Князь мимоходом погасил. Она даже испугаться не успела. Да и не сумела бы сейчас, наверное — для страха тоже нужны душевные силы, а Терезины сейчас все, без остатка принадлежали Тао.
Она снова закричала, затем еще, потом, растратив крик, лишь беззвучно распахнула рот…
Сверкнула вспышка. Теперь не только он пребывал в ней — но и она в нем. На миг Тереза словно сама стала Князем. Смотрела его глазами. Чувствовала его сердцем — да, у духов, отказывается, тоже есть сердца, пусть и бесплотные…
И крохотного мгновения этого хватило, чтобы она увидела то, чего не должна была видеть. Поняла то, чего ей не стоило понимать.
А затем все вдруг закончилось.
Внутри у нее возникла черная, как княжья тропа, пустота.
Тао отстранился от нее и встал с кровати. Он знал, что она знала. А она знала, что он знает. Но не произнести этого вслух Тереза не могла:
— Ты… Ты взломал меня? — сама себе не веря, прошептала она.
— Термин госпожи Муравьевой несколько вульгарен, — натянуто усмехнулся Князь, возвышаясь над ней — прекрасный и ужасающий. И, кажется, слегка удивленный. — Но по сути — верен. Да, я взломал тебя.
— Но зачем? — обескураженно выдохнула Тереза. — Я бы и так открылась тебе вся, отдалась бы целиком и полностью, до капли!..
— Тогда почему «бы»? — хмыкнул дух.
— Я и открылась!
— Нет, — покачал белокурой головой Тао. — Нет — и не могла. Тебя связывала клятва, данная Огинскому-Зотову. Принесенную искренне, от сердца, ни сознательно, ни нечаянно нарушить ее ты бы не сумела. А сама теперь понимаешь, мои и молодого князя интересы однажды могут совсем не совпасть. И тогда тебе пришлось бы делать мучительный выбор. Я избавил тебя от оного.
— Отобрав свободу воли?
— Лишь поставив оную под контроль.
— И как теперь мне с этим жить?
— Никак, — развел руками Князь. — Не пройдет и минуты, как ты забудешь о случившемся — и никогда уже не вспомнишь. Признаться, я ожидал, что в исступлении страсти ты лишишься чувств — и сего недоразумения не случится вовсе. Прости, я недооценил дремлющую в тебе силу!
— Как такое можно простить?! — взвилась она. — Ты предал меня!
— Еще немного — и ты о сем и не вспомнишь.
— Э… Что? — недоуменно нахмурилась Тереза.
Тао что-то сказал? Чудное дело, она ни слова не расслышала… И почему у него такое странное выражение лица?
— Любимая, я спросил: повторим? — ласково улыбнулся ей дух.
— Конечно, мой Князь! — восторженно выдохнула она.
Москва, 2021
