– Винюсь, не признал, – пробормотал воин и попытался исчезнуть так же незаметно, как и появился.
– Нет, погоди! – Арча ухватил караульного за первое, что попалось под руку… – длинную косу, спускающуюся из-под шлема на спину? «Ладно, пусть будет коса!» – Где держат пленников имперской доли?
– Там! – несчастный сделал неудачную попытку вырваться и жалобно заскулил. – Мне туда нельзя, блистающий джучин.
Шаман на лесть не купился.
– Веди, – и откуда взялись твёрдость во взгляде и бронза в голосе?
– Никак не можно, – сопротивление воина таяло на глазах.
– Волей нойона! – как обухом по лбу…
– Не пойду! – по-заячьи заверещал почуявший дыхание смерти степняк.
– А в ящерицу хочешь? – шаман шипел, вырастая в размерах, нависая безжалостным роком.
– Зато это будет живая ящерица! – бормотал откуда-то снизу, свернувшись клубком, караульный.
– Ладно, сам схожу, – Выползок оставил попытки добиться своего от упрямца. Правильно, кому хочется пересекать первым поставленную имперским интендантом защиту? Попробовать уговорить иначе? – Клиинатта хур-ш-ш-ш-и…
Воин вздрогнул и прислушался. Странные шуршание и шелест… Едва слышный шелест скорпионьих ножек по камням.
– Джихайя г`вээн рыххоэро!
Вторая часть заклинания отозвалась в голове глорхийца тревожным гулом и острой болью в висках. В ладонях шамана вспыхнул огонь, осветивший лицо, искажённое злой радостью и сладкой мукой выходящей силы.
– Гоэхэр куллиш-ш-ш… шта!
Шуршание превратилось в грохот. Они идут! Они голодны! Они хотят… Хотят чего? Хотят съесть мозг!
– Небесная Кобылица! – преследуемый видениями огромных скорпионов караульный прыгнул из положения лёжа, подхватил копьё и бросился бежать.
– Не так быстро! – крикнул вдогонку еле державшийся на ногах Арча. Заклинание морока выматывает, а если совместить его с сильным внушением… Вот в Империи, говорят, это даже дети умеют. – Скорпионы боятся имперских печатей!
Мог бы и не уточнять – воин мчался целенаправленно.
Вспышка!
– Спасибо тебе, друг, – Выползок умел быть благодарным к людям, умирающим вместо него. – Ты возродишься вороным иноходцем.
– Гроза надвигается? – Еремей увидел далёкие отблески и остановился, вызвав недовольное ворчанье старшего десятника.
– А хоть бы и гроза? Рот разевай пошире. Заодно и напьёшься вдоволь. Только под ноги смотри, раззява!
Сам Матвей умудрялся шагать в кромешной темноте тихо и уверенно, не спотыкаясь поминутно и не матерясь вполголоса. Баргузину приходилось хуже – малая луна почти не даёт света, а большая в конце лета восходит только под утро, когда особо и не нужно. В такую ночь хорошо кошкам или пластунам – у тех, говорят, тоже глаза с вертикальными зрачками.
Глорхийская трофейная карта соврала. Впрочем, и в Родении почти все карты рисовались исключительно с целью запутать вероятного противника, так что со своей вряд ли бы вышло иначе. Да, скорее всего головожопым и дали скверную копию с творения тёмных художников, компенсирующих отсутствие точности полётом фантазии и красотой замысловатых виньеток.
Как бы то ни было, но через три версты, обещанные истрёпанной мапой, деревня Большой Лабаз так и не показалась. А ноги гудят… а спина ноет… а треклятые булыжники сами норовят прыгнуть на дорогу. Или подкатиться, ежели прыгать у них нечем.
– Может быть, тот глорхиец соврал? – Еремей верил в человеческую честность, но в его представлении дикие кочевники в список людей не попадали. Вот глорхийские лошади никогда не врут. Правда, они и говорить-то не умеют.
– Зачем ему меня обманывать? – искренне удивился Матвей. – Я же к нему по-хорошему…
Бывший профессор вспомнил некоторые детали недавнего допроса и зябко поёжился. Как же тогда выглядит плохой вариант?
– А вдруг он сам всё перепутал?
– Тише, – вместо ответа прошипел Барабаш и дёрнул Матвея за руку, заставляя присесть. – Слышишь?
Где-то вдалеке раздался низкий рокочущий звук.
– Шаманский бубен, – определил Баргузин. – Малый походный бубен третьего разряда, что делается из шкуры молодого рырха, а для ударов используется берцовая кость умершего от красной лихорадки мужчины в возрасте от двадцати двух до двадцати шести лет.
– Обалдеть! – старший десятник настолько восхитился эрудицией подчинённого, что повысил голос. – И ты это определил на расстоянии?
– Шаманизм, – коротко пояснил Еремей.
– И что?
– В университете я именно его и преподавал. А различать бубны по звуку – задание для студентов второго года обучения.
– Уважаю, – шёпот Барабаша выдавал немалое потрясение. Даже больше чем немалое – пошатнулась твёрдая уверенность в том, что учёные занимаются сущей ерундой, проедая казённые деньги и плодя себе подобных бездельников. – А зачем бубен здесь?
Баргузин вслушался.
– Бубум… бум… тыц-тыц-тыц-бум… – повторил он вслед за бубном неведомого шамана. – Скорее всего, тут собираются колдовать.
– Понятно объясняешь. Я-то думал, что глорхийцы рыбу ловят.
– В горах? – Еремей в очередной раз не понял юмора.
– Ага, непременно в горах. Толком расскажешь, что там творится?
– Так вот же… «бум-бум» сдвоенное слышишь? Похоже на заклинание Завесы невидимости. Или Полога невидимости, что, в общем-то, одно и то же.
– Магия?
– Ну… шаманы тоже кое-что могут. Я читал в древнем манускрипте о жертвоприношениях, способных увеличить силы мелкого колдуна в несколько раз. Но там про Сахийский хаканат.
– Плевать на хаканаты, – Матвей, кажется, уже принял решение. – На моей земле ни одна свинья не может колдовать безнаказанно. Особенно головожопая.
– Видишь его, командир? – шёпот бывшего профессора прозвучал на грани восприятия, но обострённому слуху старшего десятника он показался подобным грохоту идущих в атаку «Левиафанов».
– Не слепой, – бросил Матвей.
Действительно, пляшущую за мерцающей синим светом завесой фигурку не смог бы разглядеть только безглазый степной кошкокрот, но откуда ему тут взяться? Отсиживается в своей норе за сотни вёрст отсюда и не забивает себе голову проблемами каких-то там людишек. Шаман за завесой, кстати, немного похож на кошкокрота, только очень грязного.
– Ерёма, сможешь что-нибудь сделать? – в голосе Барабаша звучала странная надежда.
– Я же не колдун, – ответил Еремей.
– Жалко…
Профессору тоже было жалко – проклятое свечение начиналось за сотню шагов от бьющего в бубен глорхийца и не пропускало ничего и никого. Сунувшийся десятник отделался лёгким испугом и торчащими дыбом волосами, щёлкающей синими искрами кольчугой да мучительной икотой, не прекращающейся довольно длительное время. А попасть туда, в освещённый круг, очень нужно – если обвешанный амулетами шут успеет закончить обряд, то полог невидимости закроет деревню, и тогда… И тогда они останутся без оружия и жратвы за многие переходы от линии фронта. Плохо, это будет больше чем плохо.
