ж, ладно. Только не высовывайся без необходимости.
— Учи учёного! Кроме того, если тебя убьют, мне же лишняя работа.
В этот момент мы подкатили к гостинице.
— До полуночи осталось двадцать минут, — объявила Глория, взглянув на часы. — Близится время разгула всякой нечисти. Будем надеяться, нас не ждёт какой-нибудь чёрт или леший.
— Ты хотела сказать «вампир»?
— Тебе виднее. Ты у нас спец по всяким тварям. Ладно, давай договоримся, как будем действовать. Допустим, я отправлюсь сейчас, а ты через десять минут. Успеешь?
— Постараюсь.
Идти в ловушку было бы глупо, но и упустить шанс узнать что-то новое об интересующем меня деле я себе позволить не мог: у горничной могли оказаться действительно важные сведения.
* * *
Вооружился я по полной программе. Как говорится, бережёного Бог бережёт. Револьвер под мышкой, меч на поясе, карманы набиты патронами и пузырьками с эликсирами.
Говорят, со временем человек, привыкший преодолевать страх, становится безразличен к опасности. Наверное, так и есть. Но это не значит, что я не испытывал волнения. Хоть и говорил себе, что почти наверняка беспокоюсь напрасно. Уж вряд ли нас ждёт нечто худшее, чем схватка с Мерлином.
Впрочем, именно инстинкт самосохранения не раз спасал мою жизнь.
Ночной пейзаж Доркинга не вызывал у меня ничего, кроме неприязни. Казалось, безумный декоратор постарался вырезать из фанеры наиболее уродливые силуэты и расставил их, погрузив во тьму сцены.
Повсюду мне мерещились соглядатаи, и чувство, будто чьи-то глаза неотступно следят за мной, не покидало почти всю дорогу.
Чахлые деревья казались особенно скрюченными, а затянутое тучами небо не вызывало ничего, кроме тоски. Разве способно оно сравниться с полным созвездий небом Флоренции?
Добравшись до леса, я вышел из машины и углубился в заросли.
Под ногами хрустели опавшие ветки и сухой мох. Силуэты деревьев приобретали порой столь причудливые и пугающие очертания, что временами я останавливался и замирал, вглядываясь в сплетения веток — не таится ли среди них опасность более реальная, чем обычный страх темноты?
Идти пришлось недолго. Наконец, впереди мелькнул просвет, и вскоре я очутился на поросшей высокой травой поляне, где некогда располагался дом Зальмов. Вернее, это уже была не совсем поляна, поскольку повсюду высились чёрные курганы выкопанной земли и битого камня. Я не знал точно, где будет ждать меня девушка, а звать её не хотелось, поэтому я пошёл по раскопкам, старательно огибая ямы и котлованы — к счастью, тучи рассеялись, и луна светила ярко.
— Господин Блаунт! — тихо позвал меня женский голос.
Обернувшись, я увидел горничную. Она помахала мне рукой, чтобы я подошёл.
Девушка была одета в длинный тёмный плащ с капюшоном, на фоне которого её лицо казалось особенно бледным. Если б я не ожидал встретить её здесь, то в первое мгновение наверняка принял бы за привидение.
— Идите же! — повторила она чуть громче.
В её голосе слышалось нетерпение. Она огляделась, словно опасалась, что нас могут побеспокоить.
Я приблизился.
— Доброй ночи. Надеюсь, не заставил вас ждать.
— Вы один? — спросила девушка, заглядывая мне за спину.
— Совершенно, — я внимательно разглядывал её лицо. Глаза горничной привлекли моё внимание: в них мелькал какой-то нездоровый, лихорадочный блеск. Я подумал, что она, возможно, больна. — Вы хорошо себя чувствуете?
— Что? Да, разумеется.
— Вы хотели мне что-то рассказать. Касательно…
— Тс-с! — она приложила палец к губам. — Не здесь! Идёмте! — она поманила меня за собой.
Это всё больше походило на ловушку: здесь, посреди раскопок, никто не мог нас услышать, и искать другое место, ещё более уединённое, казалось бессмысленным. На всякий случай я сгустил вокруг себя воздух, создав невидимый щит. Если в меня снова выстрелят, то сильно удивятся.
Прислушался, но в ночной тишине раздавались только наши шаги, шуршавшие по выкопанному гравию. Интересно, где сейчас Глория.
Мы остановились у края большого котлована, в одной из стен которого чернел вход в развалины дома Зальмов. Он производил крайне мрачное впечатление — словно отверзлись врата в глубины самой преисподней. Должно быть, это был подвал.
Девушка стояла рядом, не говоря ни слова и устремив взгляд вниз. Казалось, она тоже была заворожена видом чёрного провала в стене котлована.
— Зачем мы сюда пришли? — спросил я.
На тонких бледных губах горничной вдруг появилась кривая улыбка.
— А затем! — ответила она и вдруг попытался вцепиться в мой рукав.
Конечно, из-за щита ничего не вышло. Её рука просто наткнулась на невидимую преграду. Лицо девушки исказилось удивлением и досадой.
— Что такое? — усмехнулся я. — Передумали говорить?
Похоже, стрелять в меня не собирались. План был другой. Я убрал щит, тем более, что его поддержание требовало не только усилий, но и большого количества воздуха. Горничная могла просто задохнуться, ничего не рассказав.
Я крепко взял девушку за предплечье.
— Придётся с вами потолковать иначе, мисс. Я не могу отпустить вас, не узнав, что вам известно.
С нечеловеческой силой хрупкая на вид девушка вырвалась и толкнула меня вниз.
Я полетел в котлован. Падение было недолгим, а приземление — довольно болезненным. Я едва не вывихнул ногу. Когда мне удалось подняться, я увидел, что девушка стоит напротив меня. Каким-то образом ей удалось спуститься, не упав. На её лице играла мерзкая улыбка. Я достал револьвер и, направив на девушку, огляделся в поисках лестницы. Стрелять не собирался, но припугнуть эту нахальную особу не мешало.
Горничная глухо рассмеялась.
Справа от меня, из провала, уводящего в недра полуразрушенного подвала, одна за другой стали выходить фигуры. В первой я узнал Отто Генбаха, во второй — Армана. Ещё двое (мужчина и женщина) показались мне незнакомы.
Впрочем…
Эти люди походили на умерших Вольдемара и Виолетту Зальм: они выглядели почти так же, как на семейном портрете. Отличалась лишь одежда.
Но этого не могло быть: мертвецы не расхаживают по земле. Если, конечно, они не вампиры.
Вольдемар смерил меня насмешливым взглядом и переглянулся со своими спутниками.
— Всё-таки он оказался чертовски настырным! — сказал он тихо и весело.
Было в его тоне что-то жуткое, отчего по спине побежали мурашки. Я навёл на Зальма револьвер, но спокойней себя не почувствовал. Похоже, стоило вооружиться осиновыми кольями.
Лицо у немца выглядело откровенно порочным,
