просто совпадением, то после знакомства с Ройсом все выглядело уже весьма странно. С каждым новым преемником дара у меня крепло ощущение, что мой брат Куррон все еще со мной, только под разными именами и обличьями.
– А вы, Горрон… Как вы с братом получили дар? От созданий с таким же складом характера, как у вас?
– Увы, этого я не помню.
– Как это вы можете не помнить тех, кто наделил вас бессмертием?
– Это очень долгая история, и даже для меня в ней есть много темных пятен. Но мы сейчас говорим не обо мне, а о Филиппе. Он, хм… Из всех наследников дара Куррона он, пожалуй, один из наиболее понимающих. Но такой же упертый, – подытожил герцог. – Вот и с тобой ситуация повторяется, Йева…
После этих слов женщина смутилась, закуталась плотнее в меховое одеяло, накинув его поверх скрепленного серебряной фибулой плаща. Ее морозило, но была ли источником холода неуютная комната? Или ее знобило от слов герцога?
– При чем здесь я, Горрон?
– Ты закрылась ото всех, когда получила дар Райгара. Райгар Хейм Вайр считался весьма замкнутым, хотя до обращения не чурался больших компаний и любил вместе с товарищами распить какую-нибудь девицу.
– Это все влияние Офурта… этого холодного и мерзкого края, – пробурчала Йева и тоскливо посмотрела в узкое окно. – Можно ли оставаться счастливой посреди сосновых мрачных пущ, в вечной завесе сырого тумана, сменяемой лишь снегами и проливными дождями? Вы живете здесь уже три десятилетия, Горрон! И должны были заметить, что даже люд здесь совсем другой: топорный, как грубо сколоченный стул!
– Отнюдь… Я бы поспорил со сказанным. Люд везде существует одними стремлениями: жить в тепле, быть богаче соседа, питаться сытно и иметь под боком ласковую женщину. Разве не ты говорила об этом ранее? – Горрон улыбнулся. – Ты стала такой же, как Саббас и Райгар: тихой, отрешенной и скрытной. Саббас предпочитал всем остальным общение с вурдалаками, ставшими его семьей.
– Не желаю иметь ничего общего с вурдалаками! – вскинула голову Йева, не веря сказанному.
– Но когда ты смотришь их глазами, когда видишь их мысли и можешь им приказывать, ты меняешься… Незаметно для себя.
Йева сердито высвободила ладонь из пальцев Горрона и поднялась с кровати, потянув за собой одеяло, в котором хотела спрятаться от всего мира. С мрачным видом она подошла к окну, волоча за собой тяжелый шерстяной покров, словно мантию, и посмотрела сквозь узкую бойницу на заснеженные острые вершины Астернот.
– Я не желала этого дара…
– Знаю, – сказал тихим голосом Горрон.
– Я хотела лишь остаться с отцом, – лицо Йевы дрогнуло, а в глазах застыла болезненная мука. – И быть любимой и верной дочерью. Я не правитель…
– Знаю… – повторил герцог. – Увы, ни один Артерус не славился взвешенными решениями касаемо своих земель. В отличие от тех же Тастемара.
В комнате повисла гнетущая тишина. Безмолвный Роллан удалился из спальни господ, опасаясь попасть под руку. Чтобы отвлечь Йеву от самобичевания, Горрон де Донталь нарочито энергичным голосом перевел разговор в иное русло:
– Право же, мне иногда кажется, что все произошедшее на суде и до него связано с тем, что дар Гиффарда сам выбрал Юлиана, как в свое время дар Куррона избирал в качестве наследников столь похожих между собой Эйсмонта, Ройса и, наконец, Филиппа.
– А как Гиффард получил свой дар? – тихо откликнулась Йева. – Отец никогда не говорил об этом…
– Потому что отец Гиффарда, Эннио, прозванный Чужеземцем, пришел с Юга. И совет никогда не доверял Эннио, как, например, мне. Именно поэтому ты ни от кого о нем не узнаешь…
– Но ведь мы, старейшины, были рождены на Севере, так? Все без исключения.
– Да. Однако некоторые очень быстро покинули его вместе с другими демонами во время Великого переселения. В те годы в этих землях часто происходили землетрясения, поэтому некоторые ушли туда, где было спокойнее. Я мало знал Эннио, но Эннио много ведал о Юге и был в очень хороших отношениях с Курроном. Пока я был занят правлением, он стал верным товарищем моему брату. Когда я навестил его в 725 году, мне даже показалось, что он считал Эннио более родным, чем меня. А мы с Курроном, между прочим, произошли от одной матери, впитали ее молоко и вместе покинули общину Донт!
– А Уильям… то есть Юлиан… стал для отца словно сыном, – заметила осторожно Йева, вспоминая, как проникся ее отец к рыбаку, сам того не желая.
– Вот именно! Поэтому я настоятельно советовал этому упрямцу усыновить Юлиана, раз уж эти два дара, Куррона и Эннио, оказались столь близки друг другу. Увы, мы не знаем, что на самом деле произошло после Слияния и что в преданиях истина, а что ложь, и потому имеем смутные знания даже о себе. Но закрывать глаза на такие очевидные факты нельзя!
– Вы делились своим предположением с отцом?
– Конечно же, нет!
– Почему?
– Потому что Белый Ворон с его исключительно логическим восприятием мира послал бы меня ко всем чертям! – рассмеялся громко Горрон. – Мне пришлось убеждать его другими доводами, куда более приземленными.
– То, о чем вы говорите, действительно похоже на сказку… Но мы все-таки не волшебные существа и даже невосприимчивы к магии.
От этих слов герцог лишь пуще расхохотался, подскочил с кровати и с лукавой улыбкой обнял графиню, нырнув под одеяло и одежду своими нахальными руками.
– Все мы рождены из магии, что разлилась из шва мира Хорр. А наша невосприимчивость, да и то не ко всему, как оказалось, лишь особенность. Но все мы… Все мы дети мира людей и демонов, рожденные из кровавых обрядов. И об этом никогда не стоит забывать… – шепнул он на языке Хор’Аф, развязывая ленты платья.
Наконец верхнее шерстяное одеяние упало на пол, а за ним – и нижнее. Горрон принялся распускать длинную косу, которая, подобно холодному огню, плясала на бледных плечах девушки, потом поцеловал белые плечи.
– Каким же стал Юлиан? Похожим на Гиффарда? – не обращая внимания на ласки, произнесла Йева.
– Он и так был похож на Гиффарда, ему не хватало лишь опыта и легкого налета аристократизма… – хрипло проговорил Горрон, самостоятельно расшнуровывая и свой кафтан, раз уж ему не стремились помогать.
Говорят, весна – это время жизни. Но военный люд, что служит лорду поколениями, возразит: весна – время войны. По просохшей каменной тропе, обнаженной после сошедшего снега, двигались воины. Их было много, порядка двух тысяч пеших и полутора тысяч конных подкрепления. Хвост колонны волочился где-то в районе Мертвой Рулкии, пересекая ущелье по укрепленному мосту, а первые ряды уже собрались вокруг осажденного города.
Корвунт был наглухо закрыт от внешнего мира уже пару недель. Усиленные в несколько слоев металла ворота заколотили и подперли толстыми брусьями. Задолго до осады вокруг города вырыли ров, упершись в камень, а небольшой бор рядом с городом вырубили подчистую.
Река Малая Рулкия пробивалась между грудой камней и решеток под стеной, снабжая Корвунт чистой водой. Ее поток был быстр, стремителен, отчего осаждающие недовольно ворчали, не имея возможности отравить реку. На широких мостовых стояли требушеты, а из-за прямоугольных зубцов высокой стены поглядывал караул.
– Смотри, Морр, послали очередного переговорщика! – окликнул один караульный другого.
Дозорные мельком выглянули из-за зубцов стены, чтобы не словить стрелу в глаз. От палаточного лагеря, разбитого на расстоянии примерно трехсот васо, куда не доставали требушеты осажденных, выдвинулся всадник на высоком, белоснежном жеребце. Его помпезный красный плащ украшало изображение золотого меча с золотой короной на рукояти. В руках закованный в латы мужчина держал желтый флаг, которым махал из стороны в сторону, призывая к переговорам.
– Позови-ка вождя! – нахмурился караульный.
Впрочем, и остальные дозорные, выглядывая из-за стен, стали отправлять посыльных в таверну. Там, в окружении помощников, сидел пожилой мужчина: широкий в плечах, с лысой головой, в зеленом платье, подпоясанном черным кушаком. Он склонился над столом и обхватил массивную голову мощными пальцами, которыми бы деревья с корнем ворочать, а не править городом.
В просторной таверне горело несколько свечей. Стоял полдень, и солнце через распахнутые двери и окна заливало помещение ярким светом, но вождь Милас был подслеповат, поэтому служанки из харчевни позаботились о нем.
– Господин Меовин! – в таверну с шумом и гамом вломились сразу же несколько дозорных.
– Там опять хотят поговорить…
– Флагом машут! Желтым!
Несколько торговцев подняли головы. Запертые
