— Ты, Павел, очень много патронов потратил, — голос Крайчека оторвал меня от воспоминаний. — Нельзя так. Эффективност должна быть.
Пашка сразу поник. Счастье на его лице сменилось гримасой испуга:
— Нам за все это придется платить?
— Конечно, придется, — я картинно нахмурил брови. — Твоя сестра уже нарвалась на штрафные работы, теперь и ты ей будешь помогать. Возьмешь в зипе резиновые перчатки, наберешь ведро воды и вымоешь от крови колеса. А то по моему следу целые толпы кентавров кинутся. Они запах крови за километр чуют. Да, и помни, что на колесах могла остаться выжимка из наездника. Смотри, не обожгись!
— Откуда кровь? — Крайчек пристально поглядел на колеса.
— Потом расскажу, — я глазами указал в сторону мальчугана и, отрицательно покачав головой, намекнул Томасу, что не хочу говорить об этом при детях.
Второй оболтус, только женского рода, как раз именно в этот момент вынырнул из двери БТРа. Лиза в сложенных лодочкой ладонях держала пригоршню патронов.
— Максим Григорьевич, их двадцать три, — девушка произнесла это с восторгом и одновременно с затаенным страхом. Вдруг часть ее находки злой дядя надумает отобрать.
— Я же тебе сказал, что найдешь, то твое. А слова свои я назад не беру.
— Спасибо! Огромное вам спасибо! — девушка стала спешно рассовывать патроны по карманам.
— Лиза, вы что-нибудь нашли? — нашу беседу прервал сухой и властный голос начальника лагеря.
— Нет, пока нет. Нас преследовало какое-то животное, и… и… еще дядя Витя Сотников погиб.
— Плохо, — Крайчек сокрушенно покачал головой. — Но, тем не менее, завтра придется попробовать еще раз. Нам очень нужен этот склад. Так что заканчивайте тут с машиной и ступайте на ужин, а потом отдыхать. Завтра вам понадобятся силы. — Давая понять, что разговор окончен, Томас повернулся ко мне и спросил: — Ты надолго к нам? Сколько сможешь пробыть?
Я неопределенно пожал плечами:
— Спешных дел пока нет, так что воспользуюсь твоим гостеприимством денька так три-четыре.
— Это хорошо!
Томас кивнул и расплылся в улыбке. Такие улыбки я хорошо знал. Меня одаривали ими руководители практически всех поселений. Оно и понятно, ведь пока я гощу у них, оборона лагерей усиливалась мощной огневой единицей, да еще к тому же мобильной и бронированной.
— Вот и договорились.
Обернувшись к ребятне, я пожелал им успеха в труде, захватил автомат и вещмешок, закрыл бронированную дверь на висячий замок и вместе с Крайчеком двинулся в глубь лагеря. Мимо нас пробегали люди с топорами и крючьями. Они спешили побыстрее вышвырнуть разрубленное тело кентавра прочь за стену. В пищу оно было не пригодно, да и на удобрения не годилось. Кентавры порядком фонили. Складывалось впечатление, что они каждый день жрали стронций. И где они его только находили? Загадка, на которую пока никто не отыскал ответа.
Томас вел меня к себе. Когда я приезжал, мы всегда пару часов общались у него в кабинете. Чаще всего наедине, хотя иногда к нашей компании присоединялась Нина — его жена, русская жена. У Крайчека где-то там за океаном осталась семья, двое детей. Но это ведь там… далеко… почти что на другой планете. Добраться туда практически невозможно. Да и нужно ли пытаться? Существует ли сейчас она — эта великая Америка? Цел ли Вашингтон? Жива ли его семья? Столько вопросов, на которые нет, и, скорее всего, уже никогда не будет ответов. Так что Крайчеку оставалось лишь одно — начать жизнь заново, как говорится с чистого листа.
Резиденция начальника лагеря располагалась в небольшом трехэтажном здании, которое находилось практически в центре периметра. Раньше в подобных домишках обычно располагались школы или детские сады. Такие П-образные уютненькие особнячки под двухскатными крышами, со всех сторон окруженные сквериками, клумбами, лужайками и детскими площадками. Может и здесь все это когда-то было. Да не может, а точно было. Вот только мертвым все стало, пригодным разве что на дрова. И так бы это воспоминание о былой красоте и гнило, превращая окрестности в подобие старого заброшенного кладбища, не появись здесь Томас Крайчек со своими переселенцами. Они расчистили территорию, выкорчевали пни старых деревьев и попытались вернуть сожженной кислотными дождями земле ее былое плодородие.
— Ну, как у вас дела с регенерацией почвы? — я оглядел ровные ряды затянутых полиэтиленовой пленкой теплиц. — Есть уже какие-нибудь результаты?
— Идем, Макс, покажу, — Крайчек взял меня на буксир и перетянул на тропинку, которая вела к старым теплицам, тем самым, что я помогал строить полгода назад.
Еще на подходе сквозь исчерченный грязными белесыми разводами полиэтилен я разглядел небольшие зеленые пятнышки. Господи, зелень! Настоящая живая зелень! Я такого уже черт знает сколько не видел.
— Неужели получилось?
— Загляни внутрь, — Крайчек с гордостью откинул пластиковый полог.
Долго меня уговаривать не пришлось. Увидать живые растения, пусть даже самый распоследний и вредоносный бурьян, сейчас казалось настоящим чудом. Не теряя ни секунды, я нагнулся и проскользнул внутрь. На ровненьких ухоженных грядках и впрямь проклюнулись первые ростки. Высотой они были сантиметров пять и отбили всего по несколько круглых листочков. Я присел на корточки и осторожно, словно крошечного котенка, погладил молодую поросль.
— Что это? — продолжая касаться растений, я поднял глаза на Томаса.
— Капуста.
— Почему именно капуста?
— Из тех семян, что мы нашли, взошла только она. Может семена испортились, а может почва еще недостаточно очистилась. Оказалась пригодной только для капусты. Местные фермеры говорят, что она не очень привередлива.
— А много уже земли очистили? — с надеждой в голосе поинтересовался я.
— Нет. Только эта теплица и еще две таких же. Процесс оказался довольно длинным и трудоемким. И мы бы не справились сами, не окажись тут профессора Дягилева.
— Да, упорный мужик, и дело свое знает.
Я вспомнил высокого сухощавого старика, который в памяти моей запечатлелся вечно ползающим на коленях, отмахивающимся от бьющегося на ветру пластикового полога. Он напоминал длинноногого богомола. И двигается точно также медленно и осторожно, но правда это только до того момента, пока его ученую голову не посетит какая-нибудь очередная гениальная идея. Тогда богомол превращался в надоедливую муху, которая с завидной энергией и напором начинала напрягать всех окружающих, требовать новых работников, площадей и материалов.
Подумав о профессоре и его группе, меня вдруг посетила мысль, что Крайчек действительно выделяет недостаточно людей для такой важной работы. Ведь растения это не только пища и чистый воздух, это еще и символ возрождения. Лишь один их вид придает силы, вселяет веру в усталые отчаявшиеся человеческие сушества.
