Снова установилась тишина, впрочем, нарушаемая шебуршанием и покашливанием — все мы нервничали, ожидая, чем все это для нас закончится
Я тоже, пристроив ружье в вырезе деревяшки поудобнее, полез в карман за сухарем, что отложил с кормежки. Погрызть что‑то — оно завсегда успокаивает. Потом, опять же, для успокоения нервов, пересчитал патроны, ремни поправил. Однако, чего‑то мне оно не радует ни разу, происходящее‑то. Капитуляция — это оно как? В плен что ли сдаемся? Вот чего — чего, а такого мне как‑то не приходилось. И как оно происходит — не очень хорошо представляю. Только по рассказам, причем рассказы очень разные. Совсем разные. То как ветераны про немецкий плен, а то как наши, кто наемничал по всяким Африкам — порой вообще без проблем, вроде как в милицию задержали пьяного. А тут оно как — совсем непонятно. Как‑то я и не уточнил этого ни разу — потому как и не планировал такого. А как оказалось — таки зря. Подумал было у старика тишком выспросить, да не успел.
Внизу затопали, много людей. Я уж подумал совсем нехорошее, винтовку выдернул с деревянного ложемента, к себе прижал стволом поверх, да спиной к стене — тут нам собственно, и деться некуда. Траверсов никаких внутри нет, да и смысла в них — если сюда какой снаряд пробьется — не поможет. Так что, если это враги — то вариантов нет особо — постреляем, сколько успеем, авось не попадут — а потом у кого гранат больше. А у нас гранат и нет почти. На том и каюк. И не сбежишь. Смотрю — еще кое‑кто також примерно, пара аж присели на колено и на вход прицел.
Только хотел так же сделать, да в проеме появился запыхавшийся Балу, с ним унтер минометный и какой‑то молоденький лейтенант, совсем сопля, из пехотинцев, по — моему, уже на моей памяти сюда прикомандированный с полуротой подкрепления, таких же зеленых. И лица у всех эдакие… У унтера угрюмое и злое, у Балу сосредоточенное такое, а у пацана перепуганное и по — мальчишески решительное и даже гордое. С таким у нас молодые с парашютом первый раз прыгали. Я как эту его мордочку боевого котенка увидел, так сразу внутренний голос что‑то обреченно — матерное и сказал. Приплыли, батенька. Сейчас начнется. И началось.
— А ну, братцы, слушай сюда — Балу сказал, против обыкновения, как‑то негромко и мягко, но все услышали — Вы тут — кто по княжьему набору, кто по вербовке — но все присягу давали. Тут, братцы, дело такое. Командиры наши… чтоб им демоны печень выжрали… они, стервецы, желают крепость врагу сдать. Без бою! …
— И так уж, братцы, от крепости что осталось! — ломающимся голосом вклинился мальчишка — Предатели! А сейчас, в собрании сидят, и обсуждают, братцы, как чего себе выторговать! А Родина? А присяга князю?! Доколе, братцы…
— Вот я и говорю — морщась, как от лимона (а и у меня ж, поди, такая же сейчас, рожа?) перекрыл его Балу — Солдаты. Кто желает — айда с нами. Мы собираем команду — вон, минометчики с пехоты два взвода, и наши — и идем сполнять присягу. До конца.
— Это как же? — то с под колпака слез Хорт — пойдем помирать под пули, на штурм?
— А ты все помереть торопишься? — зарычал Балу — Нет уж. Просто помереть — от того толку не будет. Наше дело теперь что? — Теперь поздно уж отвоевывать. И оборонять времени нету — вон, пушки уж разгружают на том берегу. А вот, пока что — взорвать то, что осталось, мы сможем. Батареи. Так, чтоб ремонту надолго. А без батарей эта крепость уже не то. И — пойдем за стенвы, к нашим уходить.
— Побьют. Со стен‑то побьют. — возразил старик — сержант — там, пока уйдем, с версту места ровного. А уж с картечницы…
— Мы оставим отряд прикрыть отход! Я сам его возглавлю! — нет, определенно, этот щенок в лейтенантских погонах отлично подтверждает товарища Дарвина, по поводу естественного отбора… — Мы позволим основному отряду отойти, прикроем его от пехоты на стенах, и от кавалерии, если решат преследовать…
— Да ты, сынок, не понял — сержант покряхтел, потянувшись, а лейтенант, даже в полутьме видно — покраснел, как рак — Наши же, в спину и постреляют. Господа ахфицеры никак не простят нам такого. Ты, сынок, на меня так не зыркай, я и сам никуда не уйду — мне и не уйти с вами‑то уже, здоровья нет. Потому и говорю тебе уже так, без чину, а ты не обижайся — не до чинов, раз уж вы такое дело затеяли. А только — все одно — нас мало, а офицеры так этого не спустят.
Лейтенант сразу потух, а унтер угрюмо просипел:
— А то верно. Да только об том и речь. Первым делом — идти да ваших командиров брать. Всех. И — под запор. Пусть сидят — они хочут в плен — вот и туда им дорога.
Настала тишина, и сержант, которого Балу оставлял за себя, пересохшим голосом выдавил:
— То… измена выходит. На своих командиров оружье поднимать…
— Да какие они теперь командиры?! — взвился унтер — Вон наш‑то — хоть в бою сгинул, а эти? Сдать крепость хотят! Сами они теперь изменники!
— То оно так… только не совсем — пробурчал сержант — Как ни кинь, а все ж — за это полагается что? Удавят кожаным ремнем мокрым, как бунтовщиков…
— А ведь, я никого не гоню — спокойно возразил Балу — Не хошь — не иди. Сиди тут, жди плену. Тока я бы на твоем месте насчет ремня не переживал — кто ж такой роскоши тебе даст, по военному времени? — так, пулю в башку, да и все.
— Ну вот и не пойду — угрюмо ответил сержант.
— Хорош трепаться — сплюнул унтер — пошли, кто с нами!
После секундной паузы сразу шагнули трое, потом еще один. А иные наоборот шарахнулись поодаль, к сержанту. Кряхтя, закинув на плечо карабин, звякнувший стволом по своду, пошел к Балу старик. Матернувшись отчаянно, шагнул вперед ефрейтор Хорт. Еще кто‑то, поминая заступников, присоединился к мятежникам.
Ну, и как теперь быть? Однако. С одной стороны — война эта мне совсем не своя. Если так подумать — плевать мне и на князя и на присягу, и на крепость. С другой — вот они — вот эти, что стоят угрюмо у выхода — они мне сейчас свои. Ну, просто потому что других своих у меня нету. И вот те что жмутся у стены — тоже свои. Но одни свои — правильные, а другие — нет. Это как бы раз.
А как бы два — чего‑то мне ну никак в плен не хочется. Оно, конечно, что? — убьют же еще ненароком. Запросто ведь убить могут. Ну, так и в плену могут, еще и проще — пленный безоружен и убить его никто никогда не мешает. Да и то дело — эко страшно‑то помереть. Я вон, вроде как — разок уже помер, опыт есть. Оно не страшно, даже вишь как забавно вышло. А если и насовсем поубьют — и то дело‑то такое — вечно жить не получится, да и не больно надо.
А вот долго жить — могут устроить запросто, этого я чутка видел. Покрышек автомобильных тут не водится. Но, по рассказам кое — кого из бывалых — и из пука соломы со смолой неплохой аналог запаски выходит. И других радостей есть — так, чтобы жизнь казалась слишком долгой.
