Нет уж. Хоть и не мое вроде как тут дело — пойду‑ка я с ними. Вперед лишний раз не полезу, нет. Пусть вон этот петушок — задира кукарекает. Мое дело с краю. Только и края разные бывают.
Перехватил карабин за цевье, шагнул вперед, стал рядом со всеми, чуть озирнулся — ишь, сержант как сверлит, с‑под бровей. Подошли еще двое, и больше никто не двинулся.
— Все? Ну и ладно! А ну, товарищи, спускайся, становитесь в арке у выхода, мы сейчас с тех казематов позовем! — этого воодушевленного сопляка мне все сильнее хотелось приложить прикладом. Ну какого хрена Балу и унтер с ним связались? Сами‑то они мужики тертые, а этот что? Да еще и старший по званию, что тоже добавляет. Разве что — те его пехотинцы, которым он в авторитете? Оказывается, они под бастионом стоят, и минометчики тоже, все с оружием. Вроде как и немало выходит нас. Однако, то, что они так все это тянут — нехорошо. Пока они там будут за советскую власть остальных агитировать, время‑то идет. Так дела не делаются, так мятеж не устраивают. Ой, спалимся мы…
Накаркал, похоже — на лестнице сверху показался наш сержант с солдатом — зыркнули на нас, вроде хотели спуститься в потерну, но видно не захотели мимо идти, внимания привлекать — обратно скрылись. Только, если так сообразить — отсюда, с бастиона, по валу можно пробежать до второго, а оттуда по потерне к казарме. А там и до цитадели рукой подать — тем более что вроде как перемирие и стрелять не станут. Сбегать, что ли, и сказать Балу? Все ж дело‑то такое… Как ни крути, а с товарищами… теперь выходит — бывшими — придется решать. Надобно бы — двери им закрыть, да подпереть чем, а то и охрану оставить… Нехорошо, но иначе‑то как? Как бы тут стрельбы раньше времени не сталось…
Не пошел я к Балу. Плюнул. Не мое все же это дело. Сами пусть разбираются. Я всего лишь солдатик, маленькая пешка, и так лишнего на себя взял — пошел с ними. Хватит и этой ответственности. Я не обязан, если что. Командир — то да. Оп обязан приказать, мое дело исполнять. Если по Уставу и по присяге — то вообще я должен был бы еще в каземате поднять ружье да в Балу всадить пулю. Как в мятежника и предателя, который подбивает идти свергать власть. И плевать, что власть приказала сдаться врагу — так присяга велит.
Да только вот — плевал я на все присяги вместе взятые, что там у нас, что тут и подавно. Тут дело‑то касается — где свои, так вот со своими и иди. Но и тут лишнего я не возьму на себя. Всегда — моя хата с краю. Пусть другие лезут покомандовать. А мое дело — сторона. В общем, не пошел я доносить на сержанта.
Спустилсь наши командиры, а с ними еще с десяток бойцов. Чего‑то у них там тоже не все гладко видно прошло — у лейтенантика вид совсем растрепанный, унтер еще угрюмее стал.
— Пошли, братцы — махнул Балу, и все мы, прямо так, толпой, двинулись к цитадели. Пару раз командиры пооглянулись — унтер поморщился…. но ничего говорить не стал, Балу вообще безразлично посмотрел — он шел впереди всех, словно торопился, а лейтенант вид имел, как недотопленный котенок, и пошатывался, словно выпивши. Ну, хоть сами‑то мы, подходя — как‑то более — менее построились — так, правда, хоть в ворота пройти можно.
Так вот и грызло все меня. Ну, какого чорта полез? — с одной‑то стороны. Ну вот всю жизнь сидел тихо, и дальше бы сидел. С другой стороны… в плен не охота. И сидеть так просто… Если сидеть и исполнять все приказы и присяги до буковки — то прогадить можно все, что угодно — от Советского Союза до своей собственной задницы. Но, тогда, выходит — чего же я влезть — влез, а опять — сижу тихо? Не нравится мне все, не делают так. Надо ж было сказать про сержанта. И вообще. Идем, как стадо баранов, премся толпой… Не может это хорошо кончиться, никак не может. А мне все бы с краю, так что ли? Поморщился я даже прямо на ходу, вот словно гниль какую прикусил. Смортю — а и у других у многих — такое же на лице. Нехорошо это, очень нехорошо.
Едва вошли в цитадель — понял — все, влипли. Из собрания выбегают офицеры, с револьверами, кто и с карабином, бегут — кто от нас да за угол прячутся, другие навстречь, командуют кто‑то, шум и суета. Опередил, видать, нас солдатик, донес. А наши‑то… Балу с зверской улыбочкой прет вперед, как трактор, унтер, набычась, за ним — этот‑то хоть пистолет достал, а Балу так и чешет, едва не строевым шагом. Лейтенант стал как вкопанный, остальные тоже кто стал, кто вперед идет. Я присел на колено, винтовку, правда, держу поверх — ну, все же как‑то… как ни крути — а я тут… Ну, да — чужой. Не мое оно это все, так что же? За свое‑то и то бывало не спешили мы лезть в драку, а тут… Опять, выходит, мое дело — сторона?
— Стой! Стой! — это, значит, комендант, что ли нам орет? Точно, гляди, присел за штабелем ящиков от мин, машет пистолетом и орет. Дурилка картонная, натурально. Нашим пулям тот штабель — смех один. И вообще. Если что — револьверы у них, оно для драки в тесноте, конечно, хорошо… Только — тут все же дистанция чуть поболее, с винтовки‑то, особенно если с короткой — куда сподручнее попасть, особенно в суете, с пистолета так не выйдет. Патронов у них в пистолетах, почитай, столько же — на один больше в барабане, чем у нас в магазинах. А на воздух уйдет куда больше, опустеют быстро. И тут наша берет — нам зарядиться быстрее в раз. Так что — еще посмотрим, если чего. Конечно, все это такое дело — может, первая же пуля мне и прилетит, но тут счет‑то простой — если за себя считать станешь — то точно проиграешь. А если на круг считать — то на нашей стороне сила. Пока. Пока солдаты еще не прибежали — кого с нас побьют, а остальные этих пистолетчиков выбьют в ноль. Так что, пока железо горячее — надо бы и ковать… А только все наши — стоят и ничего.
Шевельнулась мысль — вот, ведь сейчас, если Я… Вот возьму, и пристрелю этого породистого верзилу — нашего коменданта. Барон Мельс, с охрененной родословной, как у овчарки, право слово. Хренак, через ящики, в брюхо — и все. Ей — Богу, попаду же. Карабин здешний мне очень нравится, прикладистый, легкий, патрон вполне себе. Прошибет нетолстые досточки, и вышибет дух из этой блаародной плесени. И — начнется. Однозначно — начнется. Понесется… по оврагам. Шарахнут они по нашим в ответ, а те по ним — и все. Не остановишь. И наша возьмет. Конечно, по мне первый залп ляжет. Да только оно как раз в плюс — кто ж там целить станет — шарахнут, дергая — почти наверняка все в молоко уйдет… да в тех, кто рядом стоит, да лопухнется. Ну, тут дело уж такое… Жаль, но это — допустимые потери. На их месте могу быть и я — если сейчас кто из них стрельнет, а я замешкаюсь… или просто не повезет. Это нормально.
И все же — какое это чувство. Я сейчас решаю, как оно всему дальше быть. Я. В моих потных лапках, как ни прикидывай, и судьба не одного десятка людей, и вообще расклад тут. Не то чтоб уж совсем все изменится, но… Решиться что ли? Эдакая в теле легкость образовалась, надо сказать. Ощущается какая‑то… сила? Власть? Могущество? Вот сейчас, я, один простой серый сапог — и МОГУ решить много… многое. Ну?
