Резкий сигнал заставил Варфоломея подпрыгнуть, но Агата только досадливо чертыхнулась и хлопнула ладонью правой руки по запястью левой. Сигнал смолк.
— Ну вот… и как теперь быть прикажете? Нашему майору укол пора делать, а он смылся, — проворчала она.
— Укол? — не понял Кондовый. — А что с ним такое?
— Да ранен он, ранен! — зло бросила девица. — Там такая трасса через все туловище… эх, не сообразила я… ладно, что уж теперь. Ты поел?
— Поел, не беспокойся. Хрень какая-то эта ваша икра, рыбой пахнет, в брюхе не чувствуется… Ты сама-то перекуси, когда еще придется.
— Резонно, — вздохнула Агата, и некоторое время в номере стояла тишина, прерываемая только еле слышным постукиванием приборов и звоном хрусталя.
Однако молчание, видимо, начало действовать девушке на нервы. И то сказать: держалась она удивительно хорошо, впору соотечественнице Кондового.
— Варфоломей, а ты кто? Дима сказал — пилот…
— Ага, пилот. С Заката. Знаешь, где это?
— Знаю, — ответила Агата, немало удивив этим Варфоломея. Как правило, девчонки, с которыми он знакомился на других планетах, только глазами хлопали. — А к нам зачем?
— Терний привез, в слитках.
— Это в Аверьяновку, что ли?
Кондовый почувствовал, как у него отвисает челюсть.
— Ну да, в Аверьяновку. Ты там бывала?
— Нет. Но закатская община на Волге одна, в Аверьяновке, и там же металлоперерабатывающая фабрика. Так что терний в самый раз.
Варфоломей собрался было восхититься познаниями Агаты, но она вдруг насторожилась, прижала палец к губам, поднялась на ноги, мягко передвинулась поближе к окну и очень тихо сказала:
— Гляди!
Встав рядом с ней, Кондовый вгляделся в мрак за окном — большая часть фонарей горела вполнакала или вообще погасла. Рядом с его кораблем приземлился совсем маленький катер, и выбравшиеся из него три фигуры расхаживали теперь вокруг «Бистяры». Одна приблизилась и тут же упала, остальные две подхватили ее под руки и оттащили подальше.
— Вот черт… я же на охрану поставил… — Он сунулся к окну, но девичьи пальцы, неожиданно сильные, дернули его назад.
— Стой, парень. Это не люди.
— Как — не люди? На зеленых человечков вроде не похожи… — попытался отшутиться Варфоломей. На первый взгляд незнакомцы были вполне людьми… как и те (если судить по эргономике), кто построил его корабль, запоздало вспомнилось ему.
— Не знаю, как, но не люди. Я их не чувствую, понимаешь? То есть чувствую, но не как людей. У них эмоций нет вообще, какая-то каша серая и все…
— Ты что, ЭМка? — почтительно восхитился Кондовый. Эмпаты встречались не так чтобы очень редко, но сильных были единицы, а с такого расстояния — да еще и через стекло — определить, что к чему, мог только очень сильный эмпат.
— Есть немного… Черт, как бы их оттуда убрать? Появится Дима — тепленьким возьмут.
Она как в воду глядела. Двое оставшихся на ногах вдруг бросили своего поверженного товарища, в их руках материализовалось что-то, безошибочно определенное Варфоломеем как оружие, один выстрелил…
Отпихнув Агату в сторону, Кондовый толчком распахнул окно, вскинул карабин… Раз! Два! Три! Скорчившиеся фигуры остались неподвижно лежать на площади («Молодец, пилот, все трое готовы!» — сдержанно похвалила Агата.), а откуда-то сбоку к дверям отеля метнулся, заметно прихрамывая, знакомый силуэт.
Несколько очень долгих минут спустя раздался условный стук в дверь, и в номер ввалился Дима. Выглядел он неважно. Левый рукав куртки был полуоторван и держался буквально на честном слове, по бледному, осунувшемуся лицу стекали крупные капли пота, правая штанина промокла от крови.
— Ну, скажу я вам, — прохрипел он, падая в кресло и швыряя на столик пару импульсных винтовок (бокалы и бутылки посыпались на пол), — это что-то с чем-то.
— Да я уж вижу, — сухо проговорила Агата, успевшая сбегать в спальню, а теперь решительно вспарывающая штанину неизвестно откуда взявшимся тяжелым десантным ножом.
Разодранную одним рывком аптечку первой помощи она пристроила под правую руку. Небо за окном начало сереть, ветер убрался куда-то по своим делам. Пальмы, давшие имя отелю, безуспешно делали вид, что им не холодно. Океан утомленно вздыхал: просыпаться ему не хотелось; смотреть на то, что натворили на его берегах бессмысленные козявки, именуемые людьми, не хотелось тем более.
— Мало тебе было одного шрама… Варфоломей, подержи наготове шприцы, они в спальне, на прикроватной тумбочке.
— Не ворчи, — отмахнулся Дима, прихватывая со стола чудом уцелевший графин с водкой и делая изрядный глоток. — Лучше скажи, где ты все это добро раздобыла?
— В комнате охраны.
— А слушать, что тебе говорят, не пробовала?
— А ты мне еще не заплатил за выполнять приказы, — она слегка шепелявила из-за зажатого в зубах тонкого, как карандаш, фонарика.
— Видел нахалку? — обратился Дима к Варфоломею, желая, должно быть, получить поддержку от собрата-мужчины. Собрат-мужчина только благоразумно молча пожал плечами, протягивая Агате требуемое. Здравоохранением на Закате ведали преимущественно женщины, и любой мужик, влезший под руку с комментариями, мог огрести так, что сквозьфонарное фырканье Агаты показалось бы нежным воркованием.
— Черт… глубоко… сейчас, потерпи. — Один шприц-тюбик, второй… кончик ножа надрезает края раны… — Вот она, голубушка!
Извлеченную стрелку («Это еще что за новости?» — подумалось Варфоломею) девушка, пару секунд повертев в руках, раздраженно бросила на стол, откуда ее немедленно подобрал Десница, и принялась бинтовать ногу. Майор сидел спокойно, должно быть, в одном из шприц-тюбиков был анестетик.
— Левую руку давай.
Окончательно оторвав рукав куртки, она быстро и мягко подсоединила к катетеру взятый у Кондового шприц. Медленно надавила на поршень, подсвечивая фонариком хронометр на запястье. Затем, отбросив первый шприц, вкатила Диме содержимое второго, быстро, уже не интересуясь временем. Варфоломей только головой покачал: сеанс полевой хирургии, осуществленной подручными средствами, произвел на него неизгладимое впечатление.
— Все, сиди пока. — Агата вынула фонарик из зубов и положила его на стол. — Сейчас подействует.
Она поднялась на ноги, с довольным урчанием прогнулась в пояснице — Кондовый откровенно залюбовался, освещения уже хватало — и подошла к окну, прихватив по дороге одну из винтовок. Там в тусклом свете подступающего утра девушка принялась проверять оружие: пальцы так и порхали. И вдруг замерли. Варфоломей удивленно вытянул шею, пытаясь понять, почему девушка застыла, но тут раздался предельно ласковый голос Десницы:
