большей части полученных денег. Ибо в момент обсуждения «моей доли» согласился на двадцать процентов только из-за того, что все альтернативные варианты звучали еще кошмарнее. Но стоило заикнуться о том, что поученная сумма слишком велика, как в глазах Раисы Александровны появились льдинки:
— Лют, я ценю поступки и никогда не переигрываю договоренности!
— Прости… — повинился я чуть ли не раньше, чем она договорила. — Я не пытался заставить тебя что-то там переиграть. Просто я не сде-…
— Сделал, Лют! — перебила меня она, кстати, достаточно мягко. — Ты вступился за меня, не задумываясь. Хотя видел, что перед тобой взрослый маг, и знал, насколько этот урод мстителен. В общем, эта часть виры за жизнь урода, выкупленного у смерти — твоя, а тема закрыта. Раз и навсегда. Договорились?
Я нехотя кивнул, затем покосился на подругу, чтобы выяснить, как она относится к обсуждаемому вопросу, и получил неожиданный совет:
— Тетя Рая права. Поэтому выброси из головы все сомнения, научись относиться к деньгам, как к средству, позволяющему делать жизнь чуточку комфортнее, и радуй тех, кто по-настоящему дорог, приятными мелочами. Хоть каждый день. А мы будем искренне радоваться!
Последнее предложение рассмешило и меня, и Суккубу. Но отшутиться я не успел — первой заговорила «старшая сестренка»:
— Да, именно мелочами: нас с Янкой цепляет за душу внимание, а не стоимость преподнесенного подарка или организованного сюрприза. Кстати, если есть желание побаловать подругу, то бери ее за загривок и вези, скажем, в «Призму» — там можно неплохо развлечься, посидеть в уютной кафешке или пройтись по магазинам. Только не забудь, что в шестнадцать ноль-ноль нам надо быть в аэропорту, и… разберись, пожалуйста, с личными проблемами Замятиной. Или, хотя бы, выясни, кто ее обидел, чтобы Гена смог поставить боевую задачу тем парням, которые остаются в России.
Тут я потребовал объяснений и узнал, что целительница, которую я отпустил до полудня второго января, вернулась в особняк в четвертом часу ночи расстроенной до невозможности, а в шесть утра заявилась в зал для Слуг и все еще убивается на тренажерах!
Аппетит мгновенно исчез, и я попросил разрешения отправиться к ней.
Зыбина-старшая махнула рукой — мол, мог бы и не спрашивать — и сосредоточилась на еде, а младшая пожелала удачи…
…Валентина обнаружилась на беговой дорожке — неслась по полотну в насквозь пропотевших маечке и шортах, хрипло дышала ртом через каждый шаг, бездумно убирала со лба мокрые пряди спутанной гривы, лезущие в глаза, и невидящим взглядом смотрела в отключенный монитор. Если бы не четверо сотрудников СБ, тягавших железо, то я бы пообщался с целительницей прямо в зале. А так сгреб с гимнастической скамейки ее полотенце, ткнул в сенсор экстренного отключения тренажера, дождался, пока растерявшаяся девушка поймет, кто ее остановил, и заявил, что она мне срочно нужна в массажке.
Полотенце накинул сам. После того, как лента достаточно замедлилась. Потом развернулся к личной помощнице спиной и отправился к выходу. Она рванула следом буквально через мгновение. А через пару минут, оказавшись в своем «логове», прикрыла дверь и вопросительно посмотрела на меня.
Я без лишних слов открыл шкафчик, в котором хранились медицинские халаты, достал первый попавшийся и попросил надеть. Потом усадил Валю на диван, пододвинул к нему кресло на колесиках, сел, приглушил верхний свет и требовательно уставился в потухшие глаза:
— Рассказывай. Все. И человек, который посмел тебя обидеть, получит по заслугам.
Замятина секунды три-четыре фокусировала взгляд то на одном, то на втором моем зрачке, а затем горько усмехнулась:
— Спасибо, мой господин, но наказывать некого…
— Ты расскажи, что случилось, а выводы я сделаю сам! — рыкнул я, запоздало сообразил, что получилось жестковато, но целительнице помогло — она задумчиво дотронулась до заметно припухшей нижней губы, решительно тряхнула головой и открылась. По моим ощущениям, до донышка:
— Весь вечер субботы я искала подарки для родных. Покупала только то, что должно было вызвать радость, потратила на покупки практически все деньги, которую вы мне подарили, поэтому позавчера утром, выезжая из особняка, плавилась от предвкушения и изо всех сил торопила время. Увы, подарки пришлись не ко двору — каждый член семьи так или иначе дал понять, что мне, Слуге такого влиятельного рода, как Зыбины, не пристало жадничать; восемнадцать родичей, которых я до этого момента ни разу не видела, возмутились из-за того, что им я ничего не подарила; четыре близкие подруги и соседи по этажу вообще обиделись и тэдэ. Но это были еще цветочки…
Это действительно были «еще цветочки»: все тридцать первое декабря Валентина убила на исцеление болячек дальних родственников, приехавших в столицу, дабы повидаться с поднявшейся «кровиночкой», большую часть ночи первого января выслушивала требования пристроить кого-то там на теплые места, оплатить учебу и что-то там еще, все утро и первую половину дня первого января снимала похмельные синдромы, а всю вторую тихо зверела от многочисленных претензий! Но последней каплей, переполнившей чашу ее терпения, стал визит жениха, найденного родителями — сорокадвухлетний мужичок из купеческих, толком не успев переступить через порог квартиры ее семьи, потрепал Замятину за щеку, заявил, что «она ничего», сообщил, что готов расписаться завтра с утра, а… к часу ночи, основательно приняв на грудь, возжелал исполнить супружеский долг!
Вот целительница и психанула — вырубила женишка целительским сном, лишила мужской силы, хлопнула дверью и ушла. А потом все время ожидания такси отбивалась от попыток затащить ее в дом и утихомирила вконец раздухарившуюся родню только звонком в полицию!
— В общем, на душе такая муть, что нет слов… — мрачно закончила она, вытерла уголки глаз рукавом халата и повесила носик.
Я прикрыл глаза и почему-то представил одного из самых противных представителей купеческого сословия — Михаила Горемыкина, периодически приезжавшего в поместье Рарогов. Да, понимал, что «жених» Валентины наверняка выглядел не пузырьком с сальными волосами, пудовыми щеками, тройным подбородком и тоненькими усиками на верхней губе, но этот образ так и маячил перед внутренним взором.
Поэтому, обдумывая описанную ситуацию с разных сторон, я злился в том числе и на Мишаньку, как его иногда называл батюшка. А через какое-то время вдруг понял, что в рассказе Замятиной не было самого главного — эпитетов, которыми просто не мог не награждать «неблагодарную» дочь, сестру, родственницу и так далее народ, «оскорбленный в лучших чувствах». А эта составляющая могла взбесить ничуть не слабее попытки жениха затащить «невесту» в постель!
Меня аж затрясло от бешенства. И изменения в моем взгляде настолько испугали Замятину, что она мигом оказалась на коленях,
