Анна просто радовалась победе, шушукалась с Луковкой, представляя, как ополченцы и гарнизон начнут выяснять, кто кого не поддержал во время решающего сражения.
Эйра оставалась сосредоточенно насупленной.
— Ты что? Победа же!
— Победа… — проворчала та. — Что, от нее отец воскрес? А Майни… Добренькая она! Гвентцам так подбросила: «Сколько раз увидишь его, столько раз его и убей!» А сама… Ничего, Артуис придет, собаки живой не оставит.
— Будут они дожидаться большого войска, как же…
В город входили с опаской. Боялись, что найдутся желающие умереть со славой. Тянули с собой перрье, наконец-то поставленную на колеса. На случай осады какого дома. Напрасно. Город был пуст, тих. Мертв. Хвикке точно выполнили букву договора: рабов и скот с собой не взяли. Порезали на месте.
— Майни, прикажи атаку! — Ладонь сжата на рукояти клевца. На лицо Эйры лучше не смотреть — страшно. Лучше смотреть на убитых. У трупов лица спокойные…
— Нет. Подумай…
— Не хочу думать… Хочу мстить!
— И Хвикке этого хотят. Ждут, что теперь мы полезем на их укрепления. Не дождутся. Хочешь поплакать?
Да, а заодно и помириться с сестрой. А вот не хочется!
— Посмеяться хочу. Добрую Немайн саксы обманули!
Немайн отвернулась. Зато заговорила Анна:
— Дура. И как тебя наставница в ученицах терпит? Разве за родство. Вспомни: если тебе кажется, что ты обманул сиду, начинай считать. Коров, пальцы, детей… А верней — подожди немного.
— Майни, это так?
Сестра не отвечает, насупленно молчит, сапог ковыряет грязь разъезженной улицы. Глина, навоз, кровь — всего понемногу.
— Ма-айни?
— Мэтресса наставница, — поправляет Немайн. — Мэтресса наставница — аж пока не поумнеешь. Я ведь смотрела, как они уходят… Помню всех в лицо. Им теперь деваться некуда — только бежать. Далеко-далеко. И дрожать всю жизнь… Повод обеспечу. Даже жалко их. Правда.
— Добренькая ты, — улыбается Анна Ивановна, — наверное, и рыцарей на дорогу, по которой ополчение отступать будет, выпустить не забудешь?
Дороги Британии, Кер-Мирддин. Январь — февраль 1401 ab Urbe condita.
Пища закончилась на восьмой день — а поначалу сэр Кэррадок о ней и думать не хотел. Господь милосердно посылал путникам дождь, так что воды было достаточно. Всех занятий — прочувствовать единение с Богом, мощь творения, силу первозданного хаоса. Пощупать спиной хребты морских допотопных гадов. Если в Палестине да в Аравии пустыня предстает раскаленными песками, если грекам верно служат острова и горы, кочевым народам степь, а славянам лес, ирландцам и бриттам достался океан. Не призрачные видения-миражи. Не пронзительная синь, напоенная хрустальной прохладой вершин. Не бескрайний мир, равный небу — только чуть ниже. Не горнее стремление смолистых стволов, перепевающихся кудрявыми шапками. Вздымающиеся и опадающие стены воды, летящие — и бесконечные — дожди. Движение. Вечное, неостановимое, всесильное. А потом — ясная зелень воды и тепло дневного светила, покачивание, зыбкое и нежное. Крики чаек и запах — такой же, как тот, на который Кэррадок вышел из туманного мира. Запах берега.
— Не будет грехом нам и весла в руки взять — Господь явил назначенную землю! — заявил один монах.
— Значит, нас ожидают труды, — хмыкнул другой, — иначе выбросило бы на берег. Но это и хорошо. Если у Него есть для нас работа, нет ничего радостней!
Стоило вытащить верное суденышко на берег, как тучи сомкнулись. Ни дождь, ни снег не пошел — и то хорошо. Зато к запаху берега примешался еще один. Знакомый. Запах гари.
Кэррадок, невзирая на пост, чувствовал себя легким и бодрым. Проверил меч. Лук, не подготовленный к морской дороге, отсырел и быть оружием на время перестал.
— Ну что, братья, — спросил весело, — вам нашлась земля? А мне — дело. Лес в такую погоду не загорится, и даже соломенная крыша — только если очень постараться. Кто-то постарался. Значит, рыцари здесь очень нужны.
Анна проснулась от упавшей за шиворот капли. Холодной! Перевернулась на спину, отодвинулась. Следующая капля шлепнулась мимо. Полотняная крыша палатки колебалась под барабанными ударами. Дождь. Это хотя бы привычно.
А там, за Северном, был снег. Снежинки ловила на раскрытые ладони Нион-Луковка, белый и сырой покров, словно плесень, укутал последний город Хвикке — Бригстоу. Впрочем, это одно название — город. Жидкий частокол, символическое прикрытие разбросанных на пару миль вдоль берега бревенчатых домов под соломенными крышами.
Ни следов, ни копоти. Только склизкая белизна. Ни пленных, ни добычи, ни боя. Эйра-мстительница, так жаждавшая битвы и крови, выла от злости. Потом метнулась к Луковке, с камнеметом помогать. Воины торопливо обшаривали город в поисках забытого саксами барахла. Кой-что и нашли. Потом были каленые ядра, шипящие в мокрой соломе крыш, и алое над белым. Так закончилась главная гавань Хвикке. Здесь больше не будет приветливой пристани для дикарей с континента. Только головни и волчий вой.
Потому, что бритты тоже уходят. Нельзя откусывать слишком много. Подавишься!
Немайн шуршит пергаментом, ей для такой работы глаза не нужны. Эйра свернулась клубочком, но не сопит. Значит, спит вполглаза. Не зря. Пусть здесь уже своя земля и вдоль дорог привычно патрулируют рыцарские разъезды, в лесах могут скрываться банды. Впрочем, войско возвращается по собственным следам. Значит, по линии складов и лагерей. А это — еда, топливо, защита. Всего вдосталь. Но вот шатер уже прохудился!
Анна отодвинулась от протечки подальше. Проследила, как очередная капля упала мимо. Вот и хорошо. Сон вернется быстро, особенно если смотреть на продавленное водой полотно и считать про себя капли…
Дрему разорвал окрик:
— Не надо!
Увы, поздно. Для Эйры. Анна успела откатиться. Сидова сестренка, конечно, хотела как лучше. Прогнать нависший над старшей ученицей водяной пузырь. В результате истрепанная ткань разошлась, и Эйра получила ведро дождевой воды на голову. В феврале.
Пришлось вытирать — и растирать, в четыре руки, пристраивать поближе к угольям.
— Раз я не сплю, — предложила дрожащая Эйра, — и кухарить моя очередь… Сыр у нас есть, лепешки остались, угли не остыли.
— Горячие гренки с сыром тебе не повредят, — согласилась Анна.
— И вообще, мы Имболк не отмечали. Забыли, — улыбается Немайн. — А весну зачем обижать? А то не придет!
На угли встал котелок, внутри забулькал сыр. Это уже не камбрийская манера, сидовская. Как и макать в сыр кусочки лепешек, насаженные на длинные палочки.
