– Если удастся поднять шар, после приземления, – заметил Скиф.
– А почему не удастся? Тот, в красном, говорил, что механика у них почти вечная… и еще добавил, что князь-де наш много знает. – Сарагоса насмешливо прищурился. – Ну а кто много знает, тому и карты в руки. Верно, союзничек? Или ты у нас не мудрец?
– Во многой мудрости многие печали, – проронил звездный странник, и глаза его в самом деле сделались грустными. – Но я попробую разобраться с нашим шариком. Если ты желаешь, Нилыч.
– Не в моих желаниях дело. Что нам еще остается? Топать пешком от полюса до полюса?
Они замолчали.
Видимо, шар мчался уже в верхних слоях атмосферы, но путники не слышали ни грохота, ни рева рассекаемого воздуха и не ощущали жары; прозрачный корпус служил надежной защитой. Они падали вниз в своем крохотном пузыре, словно четыре горошины, заключенные в сферический стручок; казалось, их несет ветер или воздушная река, бережно принявшая аппарат в свое незримое течение. Или мчит сам Небесный Вихрь, прилетевший сюда то ли на помощь, то ли с целью понаблюдать и предостеречь – дабы не сотворили эти плоды с гуманоидного Древа чего-нибудь страшного и непозволительного.
Поверхность планеты была еще километрах в пятидесяти, так что ничего, кроме буро-желтых пятен, полос и теней, разглядеть не удавалось. Но шар опускался, снижая скорость, и спустя четверть часа бурое превратилось в горы, а желтое – в равнину, совершенно плоскую и на первый взгляд лишенную рельефа. Всматриваясь вниз, Скиф не видел ни холмов, ни ложбин и оврагов, ни речных русел; все было выглажено, точно катком, и напоминало степь с травами цвета яичного желтка. Вскоре желтое начало мешаться с ржаво-красным, расположенным то рваными клочьями, то широкими лентами, так что казалось, что на поверхности планеты переплетают бесчисленные пальцы две великанские руки; затем ржавчина окончательно победила желтизну, оттеснила ее за горизонт.
Уголком глаза Скиф заметил, как что-то вспыхнуло – не под ногами, где разворачивался пустынный и мрачный ландшафт, но в кабине, почти рядом. Он повернул голову, услышав одновременно возглас Сарагосы: над розоватой линзой, перед самым его лицом, вращался шар, окрашенный в тусклые цвета – точь-в-точь как планета, какой она виделась час назад. Но с одной добавкой: на поверхности шара искрилась яркая точка, подмигивала и резво ползла вправо и вниз – туда, где на земных картах располагалось южное полушарие. Здесь, однако, низ и верх являлись понятиями относительными, так как ось вращения была почти параллельна поверхности линзы. Сархат кружился по своей орбите лежа на боку.
– Глобус, – с довольной усмешкой отметил Сарагоса.
– Не только, – возразил Джамаль. – Указатель курса или устройство наведения на цель. Видишь это пятнышко? Вот, – его рука протянулась к бесплотному шару. – Двигается, скользит… Это мы, Нилыч.
– И куда нас несет?
– Куда – увидим; главное, что быстро.
Сийя начала проявлять признаки интереса: откинула края полотнища и села – вернее, приняла сидячую позу. Скифу хотелось придвинуться к ней поближе, но все коконы – а их было девять – покидать свое место, строго определенное в кабине, никак не желали. Он вздохнул и покосился на бледное лицо возлюбленной.
– Такие красные пески лежат за горами Мауль. – Сийя отбросила со лба прядь пепельных волос. – А за ними – страна людей с черной кожей… Мне рассказывали о тех землях.
– Кто, ласточка?
– Один… один человек… из Мауля… Он попал к нам много лет назад. Потом ушел.
– Почему ты думаешь, что это песок? Сийя повела плечами.
– Над ним дует ветер, и все видится как в дымке. Ветер взметает песок… сильный ветер… Такого в нашей степи не бывает.
Она замолчала.
Аппарат сильно снизился и мчался сейчас над пустыней на высоте двух, трех или четырех километров – Скиф, несмотря на свой опыт парашютиста-десантника, не мог определить точнее. На Земле во время прыжка он видел под собой дороги и ползущие по ним автомобили, дома и заводские корпуса, реки и мосты – или на худой конец деревья. Это помогало прикинуть расстояние, но здесь, в ржаво-красной пустыне, глаз не мог зацепиться за что-нибудь знакомое, способное послужить масштабной отметкой. Кроме песчаных туч, о которых говорила Сийя, Скиф видел теперь барханы, крутые с одной стороны и пологие с другой, но высота их оставалась ему неизвестной; может быть, десять метров, а может, все пятьдесят.
Он поднял глаза вверх. Небо уже стало небом – не черной пустотой с яркими искрами звезд, а настоящим небом, розово-фиолетовым, высоким и безоблачным. Солнце казалось здесь иным, чем на поверхности сферы, – чуть больше и не таким ослепительно ярким, скорее оранжевого, чем алого оттенка. Оно сияло у Скифа за спиной, и, оглянувшись, он удивился, что оранжевый диск заметно опускается; потом сообразил, что аппарат летит к ночной стороне планеты.
Песчаные дюны внизу расступились, открыв нечто темное, прямое как стрела; потом возникли черные пятна, бесформенные, с рваными краями, одни большие, другие – поменьше, третьи – совсем крошечные. Пятна увеличивались в размерах, сливались друг с другом и внезапно обрели форму и объем; теперь это были не просто кляксы темноты, а торчавшие вверх или рассыпавшиеся пологими холмами остатки каких-то сооружений. Кое-где Скиф различил блеск металла, увидел четкие линии дорог и занесенные песком столбы, тоже, очевидно, отмечавшие дорогу, – они тянулись по прямой, исчезая среди барханов.
Пал Нилыч возбужденно засопел, вытащил из мешка бинокль и уставился вниз.
– Что там, дорогой? – Звездный странник, перевернувшись в своем коконе на живот, потянулся к Сарагосе. – Город? Дай взглянуть, генацвале!
Но шеф бинокля не отдал и, как показалось Скифу, даже не услышал просьбы Джамаля. Он глядел вниз, а брови его, похожие на двух мохнатых гусениц, ползли вверх; и ладно бы только брови! Щеки Пал Нилыча вдруг начали багроветь, лоб пошел складками, а нижняя губа отвисла, будто бы в изумлении. «Что он там углядел? – мелькнуло у Скифа в голове. – Флаг Объединенных Наций? Или живого мамонта?» Темные пятна исчезли в красных песках, и Сарагоса опустил бинокль.
– Две тысячи сто тридцать метров, – пробормотал он, постучав ногтем по нашлепке дальномера. – Не город, руины… развалины, хмм…
Глаза у него были застывшие и какие-то растерянные, что поразило Скифа намного больше, чем все города, которые могли обнаружиться на Сархате. Найти развалины города на древней планете – дело вполне естественное, а вот растерянность шефа относилась уже к явлениям запредельного порядка. Впрочем, Сарагоса быстро пришел в себя; кровь отлила от тугих мясистых щек, брови опустились на привычное место, нижняя губа захлопнулась, а взгляд посуровел.
