у меня достаточно… красивая внешность, и меня, с разрешения родителей…– женщина замолчала, опять кусая губы. Но Конан и так всё понял:
– Они хотели предложить тебя, как дар, или взятку, в гарем султана. В обмен на войско?
– Да. – а вот теперь женщина не сдерживала громких рыданий, и не играла. Похоже, к горю за убитых родных добавилась и горечь от уязвлённого самолюбия – что не «произвела», так сказать… Слушать было тяжело.
Конан вздохнул. Но слёз и всхлипов женщины прерывать не торопился. И только когда рыдания стихли, сказал:
– Я – ты права! – беспринципный и циничный наёмник. Прожжённый прагматик и реалист. Но ещё я сейчас – самый, наверное, востребованный, и умелый воин на всю Ойкумену. Я не привык скромничать. И если я говорю, что если кто и справится с вашим монстром-магом, так это я, то, значит, скорее всего, так оно и есть. То есть, по-идее, вам с вашими старейшинами нужно было не нападать на меня, а наоборот – всячески способствовать. Успеху моей миссии. Какого же… э-э… Неграла?!
– Но Конан! Мы же не знали, что это – ты! Мы думали – обычный путник.
– А за каким, Бэл его задери, чёртом, вам нападать на «обычных путников»?
– Ну как – за каким?! Во-первых, отобрать его припасы. А во-вторых, привлечь хоть так внимание сволоча Мехмета к нашей деревне! Ведь мы собирались, как уже делали, оставить такие следы, будто тебя растерзали порасплодившиеся и поразбежавшиеся на всю округу – твари-ящеры!
– То есть, вы наивно полагали, что ваш Мехмет Шестой заморочится уничтожением тварей лишь для того, чтоб поддержать свой «международный авторитет» и добрососедские отношения с купечеством других стран, о безопасности которых он якобы таким способом заботится?
– Ну… Да! А как бы мы ещё могли убедить его в том, что убить расплодившихся тварей необходимо?! – сейчас, когда она вновь пришла в возбуждение, Конан отметил, что она и правда недурна собой. И даже – весьма недурна. Только вот завзятая очень. И злая на весь свет. Впрочем, это, похоже, не её вина.
Вместо ответа Конан просто вздохнул. Но всё же счёл нужным пояснить:
– Раз ты слышала обо мне, кое о чём должна знать. Разумеется, в силу специфики своей работы я встречался и с султанами, и с падишахами, и с царями, и королями, и со всей прочей кликой высокородных правителей и их чиновников. Поверь: я неплохо знаю эту братию. В какой бы стране это не происходило, система везде одна и та же. Если что и интересует правителя в первую очередь – так это своя жизнь, и жизнь родных и близких. Наследников. Чтоб всем они были обеспечены. Ну, ещё сооружение помпезных личных дворцов – для престижа. И крепостной стены столицы – для безопасности.
А что беспокоит таких правителей в последнюю очередь – так это жизнь и интересы народа их страны. То есть, тех, кто по-сути кормит и обеспечивает так сказать, материальные блага и самому правителю, и его родным и наследникам. Печально, но это почти повсеместно так. Я, конечно, не рад такому положению дел. Но делать в этом смысле ничего не могу, да и не собираюсь. Я простой наёмник. Солдат удачи, а не вот именно – Бог, чтоб вразумлять, или «восстанавливать справедливость»! Но!
Приятные на ощупь и на зуб круглые золотые блестяшки, на которые я могу вести весёлое и приятное существование, водятся, к сожалению, только у тех, кто тем или иным способом обобрал свой – или чужой, если речь о каком-нибудь сатрапе! – народ.
Извини. Призвать к порядку местных султанов и бюрократов – не моя проблема.
– Понятно. Собственно, я и не претендовала. А что тогда – твоя проблема?
– Сейчас – выспаться. А дальше – то есть, завтра – продолжить своё путешествие во дворец султана Мехмета Шастого. И предложить там свои услуги. Ему, или вашему деловому вазиру, если его Величество опять окажется… Болен. Или недееспособен.
– Да, ты прав. Султан наш в последнее время… Сдал. Если можно так сказать. Ну, или попросту спился и превратился в маразматика-импотента, если верить грязным сплетням, что распускают про него слуги этого самого вазира. Не без умысла, как я полагаю. И прогулок по стране его Величество больше не делает – из-за опасности, которую, якобы, представляет для него «свежий воздух»! Малярии он боится. Но вот насчёт того, что делать всё это, то есть – изолировать султана, и клеветать на него придумал сам вазир… Ха!
Скорее, его любовница, про которую чуть ли не открыто говорят все – любимая жёнушка нашего Мехмета!.. Сука, кстати, редкостная! Это она меня и… – женщина прикусила язычок и замолчала.
– Знаешь что… Закулисные интриги, борьба за власть, свержение существующего султана, или помощь в усаживании на ваш трон, и, соответственно, на ваши, народа, шеи, нового нахлебника или нахлебницы – тоже не моя задача. Моя задача – сделать работу, и получить за неё деньги. И свалить отсюда туда, где я смогу их спокойно прогулять. Всё.
– Циник. И прагматик.
– В твоих устах это звучит как комплимент. Ладно. Заболтались мы что-то – а мне нужно выспаться. А то уже три часа как зашло солнце, а я из-за вас глаз не сомкнул. Это не способствует. Моему товарному виду. И боевой форме. Так что если обещаешь не мешать, и не пытаться прикончить меня, могу снова отвязать тебе руки от ног, чтоб могла улечься поудобней. И даже кляп вставлять не буду. Так как?
– А как насчёт – совсем развязать? А то у меня руки уже затекли.
– Ага, смешно. – Конан для виду покудахтал, изображая смех.
– Скотина бессердечная.
Ну, тут уж Конан захохотал в голос. Женщина буркнула:
– Ладно уж. Обещаю.
– Я рад. Но – не устраивает. В таком виде. Как насчёт клятвы? С упоминанием имени кого положено при клятве? – Конана так просто было не поймать.
– Клянусь именем Мирты Пресветлого не пытаться тебя убить. И не шуметь.
– Хорошо. – варвар неторопливо разрезал верёвки, стягивающие в узел гибкое тоненькое тело. Пленница с видимым облегчением распрямила туловище, покряхтев, и подвигав им по песку. На лице уже не было ни злости, ни горечи. Конан сказал:
– Спокойной ночи. Как, кстати, тебя зовут-то?
– Резеда.
– Ну, значит, спокойной ночи Резеда.
– Спокойной ночи Конан-киммериец.
Разбудило Конана снова солнце – он обнаружил, что оно умудрилось уже подняться над невысокими холмами степи-пустыни, и теперь светит ему прямо в глаз.
Поморгав, он сел. Огляделся. Странно, но тело его пленницы очень даже мирно лежало на том самом
