Он хотел развернуться и пойти к вагону, но она схватила его за руку – прямо как он ее некоторое время назад.
– Подождите! А как ее зовут?
Гераки заколебался:
– Избранный сам должен заслужить высшее знание. Только обычным верующим говорят имя божества без предварительного испытания.
Но что-то в ее лице, похоже, тронуло Гераки, и он добавил:
– Фрейя.
– Фрейя, – произнесла Мэй.
Имя богини излучало силу.
– Думайте о ней, – мягко сказал Гераки. – Не о мужчине, который разбил вам сердце.
Он затерялся в толпе, а Мэй стояла неподвижно еще пару минут. А потом направилась к лестнице, ведущей на улицу. Она раз за разом повторяла имя богини и размышляла: а что, если Гераки – будь он трижды безумцем! – прав? Когда жизнь в родительском доме сделалась невыносимой, Мэй обрела новое предназначение – службу в армии. Возможно, сейчас, посреди дикой кутерьмы с неразделенной любовью, она из-за растрепанных чувств не видит своего призвания? Возможно, служба богине откроет перед ней нечто немыслимое, неизведанное? А почему бы и нет? Мэй вздрогнула: а с Морриган ей было совсем нелегко!
Но с Фрейей все было по-другому. В любом случае легких и быстрых решений в ее ситуации нет. Она оказалась дома и наконец осознала: что бы там Гераки ни говорил о «суете», власть Джастина над ее сердцем безраздельна. В аркадийской глуши Фрейя наполнила Мэй беспредельной радостью, но такую же силу имели и раздумья о Джастине здесь и сейчас. И от этих мыслей было не так просто отвертеться.
А вечером Джастин заявился к ней домой, и все донельзя усложнилось.
Она глазам своим не поверила, когда экран в спальне показал Джастина, который маячил у входа. Он ведь должен быть на ужине у Лусиана! Но нет, стоял и смотрел в глазок камеры домофона, ждал, когда она откроет. Вообще-то чип позволял ему пройти сразу к ее квартире: Мэй прописала такое право для него и еще пары человек в домашней системе безопасности. Интересно, почему он этим не воспользовался? Боится? А чего? После их последнего разговора как раз это и требовалось: просто договорить начистоту. Одним словом, зря он боялся. Мэй пустила его. Сердце бешено колотилось, она считала секунды: вот он идет по лестнице, вот сейчас позвонит… Предназначение, говорите? Высокое призвание? Мелкие человеческие заботы? Помилуйте! Все это тут же вылетело у нее из головы. Она снова чувствовала себя школьницей: подскочила к зеркалу, торопливо пригладила растрепанные волосы. Выглядит она сегодня как обычно, но разве это важно? Он пришел к ней! Сам!
Джастин позвонил, она распахнула дверь, и оба застыли. Он впился в нее напряженным, голодным взглядом, и сначала она онемела, а потом вдруг разворчалась:
– Что это ты тут делаешь? Почему не у Лусиана? Ты сказал, что не можешь…
– Я ошибался.
Тихий, хрипловатый голос. Он захлопнул за собой дверь, привлек ее к себе. И впился губами в ее губы жадно, неистово, словно боялся, что она его оттолкнет, если он не удержит ее силой. Куда девалась его прежняя нежность! Он вцепился в нее, как дикий зверь, подвластный лишь инстинктам. Она ответила ему тем же, отдалась этому животному чувству, зная: потом наступит время нежности. Потом у них будет все время этого мира. Потом…
Он подхватил ее на руки и, как пушинку, отнес в спальню, замешкавшись лишь на мгновение у выключателя: он погасил свет, прежде чем уложить ее на кровать. Они спешно раздевались в тусклом свете уличных фонарей, от которого по углам мельтешили тени. В отличие от той ночи в Панаме он не стал размениваться на предварительные ласки. Он набросился на нее подобно разгоряченному имплантом преторианцу: это было неожиданно, но приятно. В крови Мэй пульсировало столько гормонов и эндорфинов, что столь яростная атака не вызвала возражений. Хотя он вцепился в ее запястья так, что наслаждение граничило с болью. Не важно, главное, что они вместе – как и должно быть.
Столь яростное и напряженное соитие не могло продлиться долго. Когда все свершилось, он отпустил ее руки с длинным вздохом. А вот Мэй еще не насытилась им в полной мере. «Всю ночь, – напомнила она себе. – Мы будем заниматься любовью всю ночь, а потом говорить, а потом снова заниматься любовью…»
Она повернулась на бок, ей хотелось, чтобы они просто лежали обнявшись. Он тяжело дышал, кожу покрывала испарина, беспокойные тени не давали разглядеть его лица. Она отдала сенсорам голосовую команду включить свет и улыбнулась, заглянув ему в глаза.
– Я рада, что ты не пошел туда, – сказала она, положив ладони ему на щеки. – Ты не представляешь себе, сколько причин у меня для радости…
– У меня тоже, – ответил он.
И повел пальцем вниз по ее горлу. По ее телу прокатилась дрожь возбуждения. Похоже, что будет продолжение, он уже дошел до ложбинки между грудей – и вдруг замер, разглядывая амулет, который она носила на простой веревочке. Амулет чудом остался на ней, хотя остальная одежда разлетелась по спальне. Спокойное выражение лица сменилось настороженным и хмурым, он дотронулся до руны пальцем, хотел что-то сказать, но передумал и промолчал.
Мэй стало не по себе: на миг показалось, что он возьмет и спросит, откуда у нее амулет. Хотя с чего бы, он ведь сам его и подарил…
– Да, я все еще ношу его. Ты удивлен? – спросила она.
Он не ответил. Просто взял ее ладони в свои, поднес к губам и принялся целовать. Что-то тут не так… Это чувство не оставляло ее, несмотря на все попытки отогнать странное ощущение. Его губы касаются кожи, темные волосы блестят в ярком электрическом свете…
Кстати!
– А почему ты выключил свет? – вдруг спросила она.
Это такая старая шутка… Мэй не хотела открываться даже перед любовниками – боялась выглядеть уязвимой. И потому предпочитала заниматься любовью в темноте. В Панаме так и было. Но потом он предупредил: в следующий раз оставит свет в комнате, чтобы видеть, как меняется ее лицо в порыве страсти. Сначала она восприняла это как угрозу. Однако теперь это не только не пугало, но даже звучало заманчиво: она хотела отдаться ему целиком, отдать всю себя, не только тело. Она вдруг вспомнила, что он сегодня даже намекнул на это: «Ты – единственная. Меня тянет к тебе – и только к тебе. И если бы я мог остаться с тобой, заняться любовью – не выключая свет…»
– Я думал, тебе больше в темноте нравится, – сказал он.
Дыхание Мэй пресеклось, она не сразу смогла выговорить следующую фразу из-за поднимающегося изнутри холода.
– Потому что я раньше об этом просила, да? – наконец выговорила она.
– Да, – ответил он.
