Митрич принялся напевать знакомую мелодию. Гурбан зажмурился, пытаясь вспомнить, как она называется, и ему таки удалось: «Полет валькирий» Вагнера! Любитель, блин, классики…
До Стены оставалось уже совсем ничего, но плотность огня возросла в разы. От пилонов с кассетами то и дело прочерчивались дымные следы. Пару раз по «крокодилу» выпускали ракеты с тепловым наведением. Но у Митрича, точнее у Ми-24, на этот случай был предусмотрен отстрел ловушек-ракет системой АСО — патроны с высокой температурой горения увели ракеты от вертолета.
— Пусто! Теперь десант пусть суетится! — закончив петь, проорал Митрич так громко, что у Гурбана уши заболели.
Он даже не сразу сообразил, о чем это старик. А когда понял смысл сказанного — закончились НАРы, — кинулся к РПК, что все еще торчал в иллюминаторе, закрепленный кронштейном. Чистильщик не жалел патронов, поливая пулями тех, кто стрелял по вертолету снизу. Он дважды менял магазины, прежде чем увидел под собой Стену и людей на ней. Это длилось какое-то мгновение, но ему показалось, что «крокодил» летел над ней пару минут, а то и больше. Потом вертолет покинул пределы защитного контура Московского острога.
Внизу еще мелькали дома, Ми-24 еще не выбрался за МКАД, но под днищем его уже раскинулись Территории.
* * *
Сращивание нервов — дело тонкое, абсолютно не терпящее суеты. Человека и слизня — поводыря в новом мире! — ни в коем случае нельзя передвигать, им нужен полный покой, иначе все пойдет насмарку и в итоге получится нечто вроде обычного контакта, на который способны зверюшки и первые поколения симбионтов.
— Как ты, брат?.. — Толстяк все не мог привыкнуть к тому, что для беседы не обязательно задействовать речевой аппарат.
Дан мягко намекнул ему на это. И ощутил каждой своей клеткой — расстояние минимальное, связь очень сильная, — как Ашот отторг сигнал, идущий к нему. Однокашник сопротивлялся потокам информации из сети, что опутывала их.
«Ну это же глупо!». Сообщения Данилы становились образнее с каждым часом. Он отправил однокашнику картинку, на которой Ашот вертел головой, отказываясь от протянутого ему яблока, символизирующего дар познания и новых возможностей. Типа Ашоту не нужно это подношение, сделанное от всей души, искренне. И тогда на голове толстяка выросли ослиные уши и сам Ашот превратился в очень упитанного осла.
«Сам ты!..» — пришел ответ, в котором содержалась очень даже четкая картинка: Данила, на подбородке которого повисла слюна, кривлялся и корчил рожи. И одет он был в снежно-белую смирительную рубашку. То есть Ашот обозвал Дана идиотом. Или психом.
Ну-ну. Образы товарища пока что не отличались точностью, куда им до тех, что генерировали совместно симбионт и мозг Данилы. А все из-за дурацкого сопротивления толстяка.
Идиот… И даже псих?! На миг душа-коммуникатор Дана окрасилась в светло-красный — не бордовый! — цвет. Но это быстро прошло. Забавно, Ашот всегда называл Дана братом. Теперь это обращение приобрело более глубокий смысл.
— Брат, нам надо бежать!.. — Голос толстяка звучал глухо, едва слышно, словно в рот ему затолкали ваты.
Вот в чем принципиальное отличие прежних симбионтов от новых: тот слизень, что попал Дану на затылок с черепа зомборыси, не дал бы человеку ни единого шанса остаться личностью, а тут все в точности наоборот. У Ашота, Мариши и Данилы есть свобода выбора, никто за них не будет решать, с кем им дальше по пути. Если хотят, они могут не присоединяться к Братству. По крайней мере, Даниле так кажется. Но ведь это глупо! Как это — быть вне Братства?!
Эмоции Дана обострились дальше некуда. Его разрывало на части от желаний, он всему готов был дать оценку по шкале «отлично» или «хуже некуда». Скажем «нет» компромиссам! Но в то же время он знал, что скоро накал страстей спадет, он успокоится и никогда уже эмоции не овладеют им, не помешают трезво мыслить и делать лишь необходимое, а не то, что хочется.
И это отлично!
— Брат… бежать… свобода… — Голос Ашота звучал все тише и тише, и Дану казалось, что рядом с толстяком стоит, благостно улыбаясь, Тот, К Кому Тянутся Все Нити. И в улыбке его было столько доброты, столько счастья, что у Ашота вмиг пропало желание сопротивляться зову Братства.
«Как ты?» И озабоченное лицо, которое обернулось знаком вопроса.
«Отлично!» В ответ на Дана обрушилась картинка, полная приятных ощущений: майский полдень, яркая листва на деревьях, предчувствие летних каникул.
Это значило, что Ашотик передумал бунтовать.
Игла кольнула руку Дана, возвращая его к плотскому, низменному. И ничего, что к телу его, накрытому теплым одеялом, как и к телам Мариши и Ашота, ведут трубки, по которым из капельниц поступают в вены все необходимые вещества. Льются растворы, и время течет медленно, неспешно. Скоро тела Дана и его друзей подвергнут массажу — чтобы избежать судорог и пролежней, нужно хорошенько размять мышцы. Хорошенько, но аккуратно, чтобы не задеть симбионта, который закрепился на черепе, не нарушить связей между ним и человеком.
Если б симбионт поселился в глазнице, как у Равиля, к примеру, он был бы лучше защищен и обладал бы более мощным соединением с носителем, использовал бы возможности тела на все сто. Но не каждому члену Братства может быть оказана такая честь. Ведь это большая ответственность — координировать работу братьев и брать на себя смелость в принятии основополагающих решений. Дан пока что не достиг подобного уровня доверия. Но у него еще всё впереди.
Он еще покажет Братству, на что способен!
* * *
Правый берег реки Теши, перекрестье железных дорог. Четыре сотни с чуть-чуть километров от Москвы — примерно полтора часа лету на Ми-24. Острог тут так и не создали, хотя пытались, но то ли сил не хватило (все ж сорок кэмэ по периметру — это не в карман чихнуть), то ли еще что, но стотысячное население покинуло родной Арзамас и перебралось в Нижний Новгород, где вовсю шли строительные работы. Но и там что-то не заладилось… В общем, печальная история, и к предстоящему делу она никакого отношения не имеет, потому на этом и закончим… Гурбан поглядывал вниз в иллюминатор.
— А ведь город основал Иван Грозный, — проскрипел голос Маркуса в наушниках. — Как крепость. Вот тут и будем садиться, потом пешком прогуляемся.
— А чего сразу к месту не подлететь? — удивился Гурбан.
В грузовой кабине смердело. Мясника, который очнулся окончательно, несколько раз вывернуло — сотрясение мозга у него получилось конкретное, слишком сильно долговязый его приложил об стену.
— А потому, что на месте нас посадят так, что мало не покажется. Лучше пешком, поверь мне.
