Бороться с этими гадинами было трудно, но можно. Их главным оружием являлась внезапность, а ещё они умели плеваться плазмой, нарушать связь и ставить энерго- и гравиэкраны. Основной принцип борьбы с ними заключался в том, чтобы успеть вдарить по тварям в самом начале, пока рой не разбух и не расползся по всей планете. Как показали исследования отдельных захваченных особей, все они являлись генетическими конструктами, созданными с одной-единственной целью — очищать небесные тела от органической жизни. Вот только кто и когда их придумал и для чего запустил в обитаемый космос, оставалось загадкой.
Сегодня, мне кажется, я сделал существенный шаг на пути к объяснению этой тайны.
Оба типа «саранчи», межзвёздной и здешней, на мой взгляд, являлись подвидами одного и того же созданного кем-то конструкта. И пускай местные гады не умели работать с электромагнитной и гравитационной энергией, зато они могли то, что не могли делать её космические сородичи — управляли разумными, воздействовали на мозги, подчиняли, сводили с ума, уничтожали личность.
Конечно, я мог ошибаться, но, чтобы понять, так это или нет, требовалась статистика. А ещё лучше было бы просто найти того, кто этих тварей придумал, приставить к его башке ствол и спросить скучным голосом: «Нафейхоа?»
К новому источнику я вышел часа через три. Солнце к этому времени поднялось почти в зенит, от палящего зноя было невозможно дышать, намотанная на голову куртка заставляла нещадно потеть, а вместе с потом из организма уходили влага и соль. Честно сказать, я уже даже не шёл, а плёлся, с трудом переставляя увязающие в песке и спотыкающиеся о каменные неровности ноги.
Глинистая равнина мало-помалу сменилась песчаными россыпями. Когда на дороге встречались солончаки, я останавливался и заставлял себя принимать внутрь щепотку соляно́й пыли. Хотя бы малюсенькую, на миллиграммы, чтобы совсем уж не обезво́диться. Глотать солёную мерзость удавалось только усилием воли. В первое мгновение её хотелось попросту выплюнуть, а затем, когда она уже проскакивала по пищеводу, я еле удерживался, чтобы не вытолкнуть проглоченное обратно.
Словом, ещё бы часок-другой, и мне пришлось бы закончить свой путь не собственному желанию, а из-за того, что просто не смог бы переставлять ноги.
К счастью, до этого не дошло.
Появившуюся перед глазами картинку я принял сперва за мираж. Пересёк небольшую возвышенность и всего в километре по ходу вдруг обнаружил оазис.
Окончательно убедиться, что это не галлюцинация и не иллюзия, мне удалось, подойдя к нему буквально вплотную.
Оазис оказался совсем небольшим. Несколько гектаров «живой» земли, пара десятков пальм, жестколистный кустарник, трава и, самое главное — маленькое озерцо или, скорее, лужа, частенько, по всей вероятности, пересыхающая в дневные часы и вновь наполняющаяся водой ночью.
Недалеко от воды находился колодец — огороженная каменной кладкой яма с кожаным ведром, висящим на специальном крюке.
А ещё в этом островке жизни располагались навесы. Два ряда вкопанных в землю жердей, набитые на них перекладины, покрытые сверху выцветшей тканью, свисающей по бокам почти на всю высоту. Полотно, местами оборванное, громко хлопало на ветру, и это создавало ощущение какой-то непонятной заброшенности. Словно бы люди, которые здесь всё устроили, внезапно ушли и возвращаться не собирались…
Попав в оазис, я прежде всего занялся самовосстановлением. Добрёл до колодца, опустил внутрь ведро, поднял, зачерпнул, попробовал… Вода как вода. Тёплая, немного солоноватая, но для питья подойдёт. Хлебать сразу много не стал. Желудочных спазмов мне только и не хватало сейчас для полного счастья.
Утолив жажду, направился к пальмам. Нашёл под ними несколько десятков плодов, выбрал не сгнившие, почистил, помыл… Хорошие финики. Вкусные. Сто лет их не пробовал. Пальмы на других планетах имелись, но именно финиковых я там никогда не встречал. Видимо, Мела и здесь меня не обманула, сказав, что я нахожусь на Земле, только не совсем той, на которой родился и вырос. Может, попробовать опять уточнить, что значит «не совсем той».
«Слушай, Мел. А можешь сказать, чем эта Земля отличается от моей?»
«Она другая», — сухо ответила подселенка.
Я мысленно хмыкнул.
Снова не хочет рассказывать. Или не может… Если конечно не врёт.
«А чем другая?»
«Просто другая и всё. Похожая, но другая».
«А люди здесь есть?»
«Люди… есть, — с заминкой откликнулась Мела. — Только они тебе не понравятся».
«Почему?»
«Скоро узнаешь», — посулила соседка…
Ну, вот и поговорили. Хотя ничего другого я, в общем-то, и не ждал…
После короткого перекуса пришло время заняться навесом.
Что под ним прятали аборигены? Почему от Солнца укрыли?..
Откинув полог, я вошёл внутрь. Вошёл и опешил.
Под навесом лежали люди.
Точнее, они были сложены в ряд, словно шпалы, от края до края.
Кто их сюда положил? Зачем? Почему они не выглядят мёртвыми?..
Я медленно шёл вдоль навеса и всматривался в лежащих.
Мужчины, женщины, пара подростков…
Ровненько так лежат, одинаково. Ноги вытянуты, руки по швам, головы запрокинуты…
Осторожно дотронулся до ближайшего.
Окоченения нет.
Дыхание? Вроде имеется. Пульс тоже, но редкий — по три удара в минуту. Как будто бы летаргия какая-то.
Но самое главное — лица. Хотя глаза и закрыты, во всём остальном — точь-в-точь как у тех, которых я встретил в Париже. Черты такие, что совершенно не за что зацепиться. Эдакие «безликие близнецы», вне зависимости от возраста, пола и телосложения. Даже в барьерном зрении они выглядели одинаково — тусклые зелёные сгустки без какого-либо отличия друг от друга.
«Зачем они здесь?»
Мысленно прозвучавший вопрос вызвал неожиданный отклик.
«Склад. Или, если хочешь, резерв», — буркнула Мела.
«Резерв? Для чего?»
«Скорей, для кого, — продолжила подселенка. — Большего, извини, сказать не могу».
Я досадливо крякнул. Видимо, надо спрашивать по-другому. С другими формулировками, более, так сказать, приземлёнными.
«Ладно. Спрошу по-другому. Ты говорила, что переходы между мирами тяготеют к источникам жизни. Здесь такой переход имеется?»
«Нет».
«Совсем нет?»
«Пока нет», — уточнила после короткой паузы Мела.
Ага. Пока — это
