судачили.
– Надеюсь, говорят хорошее, – сказал я, удерживая улыбку на лице, как чашку на кончике шпаги.
– Хорошее тоже, – он вдруг подмигнул. – Я не верю и половине того, что о тебе плетут. Ты в самом деле продаешь сны в конвертиках?
– Не совсем так, – я открыл шкаф. – Вот, видите этот конверт? Внутри ничего нет. Но если вы заснете с конвертом под подушкой – вам приснится очень яркий, хороший сон. А если у вас хоть чуть-чуть развито воображение, вы увидите то, что сами пожелаете.
– Зачарованный конверт?
Будь он девицей, я сказал бы, что конечно зачарованный.
– Нет. Конверт обычный. На него нанесено заклинание, само по себе простое, но удачно вписанное в форму и фактуру предмета. Мое искусство – прежде всего в том, чтобы заклинание и предмет гармонично сочетались. Видите этот узор в уголке?
– Изобретательно, – пробормотал незнакомец.
Я воодушевился:
– Это очень популярный товар, достаточно дорогой – пятьдесят монет за штуку…
– Ты ведь потомок старинного магического рода, – сказал незнакомец и прищурился. – Тебе не стыдно стоять здесь за прилавком и разменивать искусство на барыш?
Я до того растерялся, что не сразу сообразил, что в руках у меня зачарованный конверт. Я чуть нос им не вытер, приняв за салфетку. Незнакомец разглядывал меня, будто я сам был редкостным товаром.
– Я принадлежу к семье Надир, – сказал я, вернув себе самообладание. – Это уважаемый в городе купеческий род… И я, между прочим, честно зарабатываю свой барыш.
– Но отец твой – прирожденный маг.
– Благодарю, что навели справки о моей семье.
– Дай-ка, – он взял у меня конверт, и я не успел отдернуть руку. – Неплохая работа. Одноразовая, конечно?
– Конечно, – я почувствовал себя уязвленным. – Многоразовое заклинание потребует источника энергии, который…
– Ладно, ладно. По крайней мере, у тебя хватает честности не выдавать свои безделушки за настоящие волшебные предметы. Подумать только, как низко мы пали: потомок Хрустального Дома – торговец…
– А что вы имеете против торговцев? – спросил я уже без улыбки. Человек этот нравился мне все меньше и меньше.
– Ничего, – он ухмыльнулся, будто его развлекала моя злость. – А это что, кольца?
– Набор украшений, – я говорил сквозь зубы. – на подушке простые. А слева – с эффектом легкой эйфории, как от бокала игристого вина. Достаточно потереть кольцо…
– Открой витрину, я взгляну.
– Вы ведь все равно не будете покупать, – сказал я неожиданно для себя. Обычно я показывал товар даже беднякам с пустыми карманами. Мне нравилось смотреть на лица людей, которые держат в руках магическую вещь.
– Откуда ты знаешь? Что-то, может быть, и куплю, – он шел вдоль полок, безошибочно узнавая измененные мною предметы. – Это что такое?
– Зеркало, приводящее в доброе расположение духа, – нехотя ответил я. – Оно просто льстит на самом деле.
– А это? – незнакомец указал на шелковый шнурок с тремя узелками.
– Это оживляет память. У всех есть забытые воспоминания. Когда человек развязывает узелок – его память оживляется, он вспоминает какую-нибудь забытую приятную мелочь.
– Трижды?
– Да. По счету узлов.
– Изобретательно, – он протянул руку к шнурку, но в последний момент передумал его брать. – Но очень мелко, парень.
– Людям нравится, – я говорил вежливо, но всем своим видом давал понять, что не огорчился бы его уходу.
Он склонил голову к плечу. Длинный, черный от загара, с большими ладонями и огромными ступнями, он похож был на оживший древесный корень. Голова его сидела на узких плечах, будто птица на ветке.
– У тебя не найдется выпить чего-нибудь? – спросил он доверительно.
– Я не пью.
– Тогда просто присядем. Я хочу с тобой поговорить.
Как назло, в дверях не показывалось ни одного нового покупателя.
– Я хочу предложить тебе интересную работу, – сказал незнакомец. – Плюс возможность посмотреть другие страны и кое-чему научиться. Тебе, наверное, до смерти надоело сидеть в этой дыре, надрываться в магазине, ходить в дурацкую школу?
Он смотрел мне прямо в левый глаз. Я растерялся опять: он не то чтобы читал мои мысли. Он вслух проговаривал то, что становилось моими мыслями через долю секунды: я и сам уже знал, что устал без меры, школа раздражает, ответственность угнетает, огорчает холодность отца, и еще эти призраки, что не дают спать по ночам…
– Нет, – сказал я, отделываясь от наваждения. – Эта дыра называется мой родной город, и я неплохо в нем устроился, если вы заметили.
Он снова оглядел полки:
– Неплохо… За прилавком среди платочков и благовоний.
– Меня устраивает, – я уже еле сдерживался.
– Предки твоего отца прокляли бы внука-галантерейщика.
– Убирайтесь, пока я не начистил вам рыло.
Он прищурился:
– Ага, все-таки темперамент у тебя есть, и ты бываешь похож на мужчину… Ухожу, ухожу. Счастливо оставаться.
И за ним закрылась дверь.
День был испорчен окончательно. Я улыбался, как посмертная маска, покупатели опасливо косились. Торговля шла вяло. Наконец я закрыл магазин, зажег лампу в мастерской и попытался закончить вчерашнюю работу – перстень, заставляющий смеяться. Ничего не получалось: веки саднили, руки тряслись, заклинание не ложилось в форму перстня. Человек, решивший воспользоваться моим изобретением, получил бы икоту и судорожный припадок вместо смеха. В конце концов я плюнул, спрятал перстень в ящик стола и стал закрывать магазин: опустил жалюзи, насыпал в кормушки для мышей кукурузных зерен, погасил все лампы и проверил ставни. Накинул школьную куртку и вышел; на улице было еще светло. Обычно я уходил с работы позже, иногда под утро.
Стражники, проходившие по улице, поздоровались со мной приятельски. Наш торговый район славится безопасностью, стоит только крикнуть: «Караул!» – и моментально оказываешься в кольце вооруженных людей со значками. Но магазин я всегда закрываю на четыре поворота ключа.
Школьный саквояж оттягивал руку. Я вспомнил, что неделя только начинается, а я уже получил «дыру» за порталы, на завтра задана большая работа с чертежами и формулами, и Эд может не успеть сделать ее за двоих. Я ускорил шаг.
Вечерняя свежесть разогнала дрему, и сделалось немного веселее. Прохожие спешили по своим вечерним долам, со мной многие здоровались. Тесными группками бродили моряки с разных судов. Раньше я любил заходить в порт, сидеть на пустом причале, смотреть вдаль, слушать поющих рыб. Раньше, когда у меня еще было свободное время.
Смеркалось. Я остановился на самой верхушке горбатого мостика, чтобы посмотреть на город – он вырисовывался башенками на фоне вечернего неба – и на речку под ногами. На выложенном камнем дне видны были монетки из дальних стран, на которые ничего нельзя купить. В чистой воде резвилась крыса, никого не боясь, ничего не стесняясь; я плюнул
