class="p1">Но видимо когда-нибудь это должно было случиться. И в последнюю кружку я не пожадничал и выплеснул стограммовый пузырёк со спиртом из индивидуального запаса. Была ещё, конечно, одна задумка. На самый крайний случай. Но, полагаю, до этого дойти не должно. Ещё один неприкосновенный запас я всё же выпросил у Вяземского. Десять грамм морфия в порошке, который сейчас покоился на дне одной из сухарных сумок, болтавшихся под сюртуком. Рюкзак с остатками обмундирования вместе с бебутом я спрятал на чердаке одного из домов на еврейском хуторе. Так и не пригодился подарок будущего генерала, а вот демаскировать меня он мог изрядно: еврей с наганом — это ещё куда ни шло, а вот еврей с полуметровым клинком — это ни с чем не сравнимо.
К концу вторых суток я всё же рискнул постучать в крайнюю избу одного из селений на нашем пути, попросив, как ни банально, напиться. Ничего оригинальнее для завязки разговора я не придумал.
Открыла дверь довольно бойкая старуха, которая, увидев мой сюртук, сразу нахмурилась. Но уже через пять минут мы с ней всё же смогли поговорить на чудовищной смеси русских, немецких и даже украинских слов с моей стороны и польских — с её. А когда я протянул ей за помощь пять рублей ассигнацией, то и вовсе произошло чудо коммуникации: бабка, споро накинув платок, заставила отвести себя к мирно спавшему у забора немцу. Кстати, в процессе краткого общения выяснилось, что Демиурга зовут Алоис.
Причитая и, кажется, даже поругивая меня за подобное отношение к порочному родственнику, она предложила уложить пьяного братца в хлеву на сеновале, а сама, одарив меня крынкой холоднющего молока и краюхой домашнего хлеба, с горем пополам объяснила, что приведёт своего брата, который нам поможет.
Мне это не особо понравилось. Но энтузиазм селянки логично объясняли пять рублей. Немалая сумма для сельского жителя. Поскольку не стоит исключать возможность желания у людей в таком глухом месте пограбить незнакомцев с деньгами, тем более, иноверцев, я оставался настороже, заняв позицию с наганом у щели в стене сарая.
Тем не менее я ждал возвращения бабки с искренней надеждой. Ну не со взводом же она немцев притащится? А семи патронов в моём револьвере для местных доморощенных разбойничков должно хватить с запасом. Да и без него в сапогах и за поясом у меня таилась парочка сюрпризов.
Через полчаса я убедился в беспочвенности собственной паранойи. Братом селянки оказался ещё довольно крепкий мужчина пятидесяти лет, довольно хорошо изъяснявшийся по-немецки. Он с невозмутимой рожей выслушал мой короткий рассказ и, помолчав не больше минуты, не задав ни единого дополнительного вопроса, заключил:
— Пятьдесят рублей.
— Чего, «пятьдесят рублей»? — не сразу понял я.
— Я отвезу вас с братом в Варшаву за пятьдесят рублей.
— Вот те раз! А как же линия фронта?
— Мы поплывём рекой. Здесь в пяти верстах излучина Вислы. У меня есть лодка, — начал, словно ребёнку, объяснять мне поляк, тщательно выговаривая немецкие слова, — по течению в предместьях Варшавы будем послезавтра завтра к утру. А линию фронта вы с братом давно миновали, говорят он ещё за Сандомиром, это почти в двадцати верстах к юго-востоку отсюда.
Чудны дела твои, Господи… Перейти линию фронта и не заметить этого? Наверно, это возможно лишь для двух псевдоевреев, один из которых несёт всю дорогу на руках другого. При этом вдребезги пьяного. Только такой дебильный план мог сработать. Бинго!
Я постарался скрыть радость от услышанного: ну не должен истинный еврей без торга соглашаться на сделку.
— Только я дам сейчас лишь половину, остальное в Варшаве. По прибытии. И у меня есть только русские ассигнации.
— Согласен, — кивнул с равнодушной рожей поляк, — пойду запрягу рыжего мерина. Гржина! Собери нам в дорогу еды, а ты, пан Герш, первую половину денег сестре отдай. А я пошёл, — и поляк вышел в воротную калитку.
Похоже, я начинаю любить поляков. Всё чётко, по делу, без лишних антимоний.
Сборы были недолги, честно говоря, я всё ещё не верил в сложившиеся обстоятельства. Всё ещё ожидая какого-нибудь подвоха. Даже когда мы в сумерках забрались в довольно большую лодку, предварительно устроив на носу посапывающего Алоиса, я всё ещё ожидал от пана Казимежа какой-то подставы. И она всё же произошла, но не та, которую я ожидал.
В полночь он растолкал меня, претворяющегося спящим, и поставил перед фактом, что до рассвета я должен буду править на вёслах, а он будет спать. И, словно так и было оговорено, завернулся в свою рыбацкую накидку, а через минуту уже храпел.
Вот такой сервис по-польски. За пятьдесят рублей, между прочим. Я же, мысленно посмеявшись над своими страхами, сел на банку и с удовольствием стал грести. После двухсуточного бега по пересечённой местности ночь и тихие воды Вислы показались мне курортом. Тем более что грести по течению было сплошным удовольствием. Знай держись середины реки…
Более спокойных дней у меня не было с тех самых пор, как я впервые очнулся на станции Незлобино. Чёрное небо над головой и звёзды, отражающиеся в речной поверхности. Мечта философа.
В пригород Варшавы мы прибыли ещё до рассвета. Прощание с нашим лодочником вышло скупым и довольно будничным. Казимеж принял причитающуюся ему вторую половину суммы, дважды пересчитал купюры.
— Жегнайче, пановье, — он махнул нам рукой и отвязав лодку, и стал медленно разворачиваться вёслами.
— Спасибо, Казимеж! — я помахал в ответ и наткнулся на колючий взгляд поляка.
— Прими совет, русский, — лодочник заговорил со мной по-немецки, продолжая править веслом, — не притворяйтесь больше евреями. Из тебя иудей, как из чёрта ксёндз. А брат уж больно чисто говорит на немецком. Ловите извозчика и отправляйтесь в гостиницу, что подешевле. И носа оттуда не суйте! — произнося эти слова, Казимеж, наконец, сел на банку, вынул из-за пояса обрез и, положив его перед собой, взялся за вёсла.
Обстоятельный дядечка.
— Мы где? — вполне членораздельно спросил Алоис, очнувшийся в тот момент, когда я вынес его по каменной лестнице, что вела с причала на городскую улицу. Вокруг было абсолютно пустынно и наша странная парочка не могла привлечь ничьего внимания.
— В Варшаве, доблестный потомок нибелунгов, в Варшаве! Сейчас отвезу тебя в гостиницу, примешь ванну, выпьешь чашечку кофе и жизнь заиграет новыми красками.
— Кофе? — на измученном лице гефрайтера появилось подобие жалкой улыбки, — кофе — это волшебно…
— Ну а я о чём?
Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звёзды останутся,
