когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них?
М. Булгаков.
Извозчика удалось поймать лишь через час. Всё это время мне пришлось шлёпать пешком, лишь примерно полагаясь на то, что улица ведёт к центру города.
Но с восходом народ стал вылезать из домов по своим разным делам. Открывались лавочки, появился и гужевой транспорт. В основном крестьянские телеги с различным добром. На меня, с моей ношей никто, впрочем, особого внимания не обращал. Шляпы я, начиная исполнять заветы Казимежа, выбросил в ближайшую канаву. А сюртуки? Что сюртуки? Чёрная ткань в дороге так изгваздалась и запылилась, что приличных людей в нас можно было определить лишь пусть и по грязным, но довольно добротным сапогам и условно-белым рубашкам.
У первого же небольшого рынка был обнаружен столь долгожданный извозчик, мирно посапывающий на облучке. Я аккуратно садил снова заснувшего Алоиса на сиденье коляски, устроив его поудобнее и осторожно постучал по плечу возницы.
Тот всхрапнул и, даже не повернувшись, спросил:
— Гдзе пановье хцо исчь?
— Площадь Варецкого, знаешь, братец? — переспросил я. На что извозчик, мгновенно переобувшись, ответил по-русски:
— Так то ж самый центр города, пан! Далековато-то будет.
— А ты не сомневайся, земляк, не обижу. Ты нас с братом отвези в гостиницу поприличней, чтобы поближе Площади Варецкого была. Только чтоб потише, болеет сродственник мой.
Тут, конечно, извозчик обернулся и смерил нас оценивающим взглядом, шумно втянул носом воздух: разило от Алоиса знатно. Эдакая смесь запахов неделю немытого тела, перегара и навоза. Убей меня бог, не помню, когда и где он успел в него вляпаться. Я же как орлица над орлёнком…
На лице возницы проявилась недоверчивая ухмылка. Я был готов к подобному и перед носом извозчика появился серебряный рубль, который я держал двумя пальцами.
— Не сомневайся, любезный, цену объяви. Погуляли мы с братом этой ночью. Пора и честь знать.
Рубль испарился из моих пальцев, будто его и не было.
— Известное дело, пан. Чего ж не отвезти хороших людей. И готель подходящий знаю. Швейцарским прозывается, с полупансионом и даже ватерклозетами в номерах.
— Дер ванне! — хрипло пробормотал сквозь сон Алоис.
— То пан стучно мувит, и с ваннами!
— Уговорил, любезный. Сколько?
— Ещё рубликом облагодетельствуете — и в лучшем виде домчу.
— Будет тебе рубль, любезный. Главное, чтобы Площади Варецкого была поблизости.
— Так там два квартала всего.
— Трогай!
Нужно сказать, что путешествовать в коляске по утренней Варшаве было ещё одним нежданным удовольствием. Подняв для надёжности кожаный верх и придерживая локтем Алоиса, я с наслаждением впитывал атмосферу этого города.
С продвижением к центру Варшава всё больше напоминала прифронтовой город. Военных на улицах было как бы не больше, чем жителей. Пару раз мелькнули на перекрёстках автомобили, а в одном месте на перекрёстке мелькнула колонна броневиков. И весна ощущалась здесь совсем не так, как в полях у Перемышля. Несмотря на военное время, наряды девушек и цветные ленты в шляпках дам приятно радовали глаз. Огромные афиши и каскады колонн варшавского Большого Театра, напоминающие египетскую пирамиду, будоражили воображение.
Я поймал себя на мысли, что почти и не видел мирной жизни этой реальности: всё куда-то спешил, бежал, стараясь дойти до цели. Безусловно, важной и святой для меня. Я покосился на спящего Алоиса. Четыре дня немец в запое, а выглядит, как огурец. Вон и щёчки розовые, даже щетина на щеках и верхней губе Демиурга, и та выглядит по-детски.
Портье отеля Швейцарский глядел на меня, как фельдфебель на вошь на носу у рекрута. И я, наконец, нашёл объяснение подобному отношению ко мне окружающих в последние дни. В вестибюле гостиницы висело огромное ростовое зеркало, в котором я мельком увидел своё отражение. Или испытания, выпавшие за последнюю неделю на мою долю, оказались довольно существенными, или организм носителя начал сдавать позиции, сжигая себя для поддержки сверхспособностей, не столь важно. В зеркале отразился не двадцатитрёхлетний небритый парень в поношенном чёрном сюртуке, а мужчина, которому навскидку можно было дать и сорок, и все пятьдесят лет. С набрякшими веками и красными белками глаз, со взглядом жёстким и колючим, словно проволочное заграждение.
Просто Казимеж с его сестрой и извозчик были людьми простыми, бесхитростными. А молодой человек у стойки судя по накрахмаленной сорочке и бархатному жилету, с пола есть не станет. У меня уже не было сил на спектакль и уговоры очередного чистоплюя. Поэтому я, вежливо поздоровавшись, положил на стойку казначейский билет в сто рублей и произнёс. Последняя вяземская «катька», оставленная на чёрный день. Чего уж копить. Похоже, этому телу остались считаные дни. Блажен будь, Миротворец…
— Я хочу снять люкс на трое суток. И возьмите чаевые за возможные неудобства. Да, в номер пришлите обед. И обязательно горячее, — я наклонился над стойкой, — не стоит напоминать мне о сухом законе. Я буду отдельно благодарен за бутылку коньяка. Шустовского…
Всегда мечтал попробовать и сравнить, так ли хорош, как пишут.
Удивительно, как быстро изменились лицо и поза портье при виде суммы. Вот только что он глядел на какого-то бродягу, а вот я ощущаю себя, как минимум, купцом первой гильдии.
— Ваш номер четвёртый, на втором этаже, пан…э-э-э.
— Герш. Мендель Герш, к вашим услугам.
— Ну конечно, пан Герш. Горничную прислать? Платье почистить и сапоги. К коньяку рекомендую виноград.
— Отлично. И платье можно. А как быстро?
— За час управится. Эльжбета у нас мастерица.
— Отлично, а который теперь час?
— Без четверти девять, пан Герш.
— Хорошо, будьте любезны, пришлите коридорного в половине одиннадцатого, у меня важная встреча.
— Всенепременно, пан Герш.
Я вернулся к терпеливо ожидающему извозчику, расплатился и, перехватив Алоиса левой рукой за талию, перекинул его правую руку себе через шею. Немец полуоткрыл веки, сердечно улыбнулся, пробормотав:
— Прозит!
— И тебе не хворать!
Портье за стойкой отсутствовал, поэтому мне удалось избежать ненужных вопросов. Да и кому какое дело, с кем и в каком виде я снимаю номер? Уплочено, и баста!
А номер для маленькой гостиницы был вполне, вполне. Господи, а когда я отвернул бронзовый вентиль крана и оттуда полилась горячая вода, то чуть в исподнем не кинулся в ванну. Настоящее блаженство!
Но для начала дело. Горничная, явившаяся спустя пять минут после нашего заселения, дежурно улыбалась и даже не удивилась, заметив храпящего на кровати прямо в одежде Алоиса. На мой вопрос местонахождении Площади Варецкого Эльжбета, девушка подвела меня к окну
