Мастерская была разрушена. То, что можно было сломать — было сломано. Имущество, которое можно было унести — унесено. Ни одной целой лампочки не осталось. Исковерканные кувалдами движки конструктов и аппаратов, находившихся в мастерской на текущем ремонте, заглохли. На земле валялись растоптанные фигурки-самоделки Ники, которые она иногда лепила из глины и обжигала в печи. Для собственного удовольствия, в виде хобби. Три месяца назад, тяжелой зимой, Ника, чтобы подбодрить расклеившихся от отсутствия заказов друзей (вернее, одного друга и одного сожителя-любовника — Маляра и Калмыша), Ника вылепила из глины три фигурки: одну высокую мужскую, одну маленькую женскую. И ещё одну, непонятную. Однозначно, мужскую, но маленькую и немного горбатую. Это был Маляр. Уничтожение этих маленьких фигурок казалось ещё более кощунственным, чем разгром всей остальной мастерской.
«Зачем и кто?» — стукнул в голове единственный разумный вопрос.
Отодвинув от себя мёртвое тело Ники, Маляр поднялся. Зачем то отряхнул кровь с измазанных штанов руками, запачканными в той же крови. Со злостью выругался, одновременно сдерживая легкие рвотные порывы, периодически появлявшиеся в горле вместе с отвратительным кислым привкусом. Прошел к тайнику на входе, достал обрез и зашагал в глубину ангара. Остановился.
За перегородкой, в центре второй секции, между двумя загнанными в мастерскую танками висел старина Калмыш.
Подвешенный за шею и едва касающийся окровавленными коленями земли, в полутьме Калмыш походил на чучело. Маляр присмотрелся. Чучело это могло пугать не только ворон на огороде, но и всякого, способного видеть. Калмыш был ужасно избит. На лице его не было глаз. Сначала Маляр подумал, что они заплыли жуткими отеками, но приглядевшись, понял, что их выкололи или вырезали уверенной рукой — глазницы были пусты. Коленные и локтевые суставы напарника были сломаны. Вероятно, битой. Под висящим телом скопилась лужица крови. Немного меньшая, чем под изрезанной ножом Никой, но оттого не менее пугающая. Рвотные порывы стали сильнее. Но не настолько, чтобы пересилить злость. Маляр решительно шагнул вперед. Тело надлежало снять!
— Ма … ляр… — послышалось едва различимые в полной тишине звуки.
Малерийкин замер. Дернул щекой. Послышалось?
— Ма…ляр…
Это шептал Камышев!
Схватив напарника за подмышку, Маляр осторожно положил обрез на пол, дрожащими пальцами нащупал поясной нож, резкими, но не умелыми пилящими движениями срезал веревку. Опустил тело. Коснулся едва теплого лица друга рукой. Голос Калмыша немного усилился.
— …Ма…ляр, ты?
— Да, Котя, да … — осипшим, совершенно севшим голосом выцедил Малярийкин.
— Ма… ляр … на нас … напали … — объяснил очевидное полутруп.
Малярийкин кивнул. Его товарищ без глаз кивка не видел, но это вряд ли требовалось. Кожа Калмыша на шее была синюшная, с кровавыми потёками. Грубая верёвка и неплотно затянутая петля под неполным весом (окровавленные колени касались земли), позволяли Калмышу жить. Руки за спиной несчастного стягивала вторая веревка. Пленник был не в силах ни освободиться на перебитых ногах, ни удавиться под собственным весом. Впрочем, насколько понимал Малярийкин, жить в таких условиях Калмыш также не смог бы больше нескольких часов. Затем наступала потеря сознания и — как блестящий финал задумки гения-фашиста, устроившего всё это садистское представление, — удушье в петле. Значит — налёт на мастерскую совершили недавно. Из этого следовал ещё один вывод.
— Что случилось, братюнь? — ласково спросил Малярийкин, ослабляя на шее товарища срезанную петлю и осторожно поддерживая напарника под затылок.
— Чехи …
Глаза Маляра расширились.
— Чехи?! — удивлённо переспросил он.
— Рано утром … сегодня … Юнга … разбился насмерть… на нашем байке. — Уже отчетливо прохрипел напарник.
— Юнга?.. Сдох?.. Так из-за него что ли?! А мы то причём?! — неожиданно для самого себя взорвался Малярийкин. — Чехи гоняют по разбитым дорогам с охрененной скоростью! Вот и бьются. Мы-то причём, твою ж маму?!
Перед глазами мелькнуло мёртвое лицо Ники. Маляр уже чувствовал ответ. Камышев захрипел, одновременно дергая кадыком. В первые мгновения Маляр испугался, но затем понял, что старый приятель не задыхается. А смеется. Смеется разбитым ртом с торчащими осколками зубов. Губы автомастера исказила гримаса гнева. Руками так разбить чужой рот нельзя. Похоже, Камышев встречал обух топора или молоток.
— Он разбился … из-за … нас, — выцедил напарник.
— В смысле из-за нас? — быстро переспросил Малярийкин.
— Я подшаманил ему … с акватином …
— С двигателем? А зачем?!.. Ты что, дурак?! — уже в голос заорал Малярийкин.
— Может … и дурак, — оскалился беззубым ртом Калмыш. — Да не так … Чехи не за байк … заплатили … Ты разве … не догадался?.. Сумма сверху … была за то … чтобы ушлепок этот … Юнга … долго по Сибири … не катал … Ты допёр?.. Вот почему … столько лишнего лаве … отвалили … братюнь… Допёр?..
Но Маляр не допёр.
— Ты бредишь, — прошептал он. — Зачем им убивать своего же чемпиона?
Камышев улыбнулся вновь, одновременно выталкивая языком кровь.
— Дурак ты Маляр… такой серьезный и умный … а всё дурак … Чехи делают ставки … на КТО … дикие бабки, братюнь … И Юнга … был хорош как игрок … но слишком тупой … для бизнеса … Отказался … сливать бои … На золотую курицу … посягнул… Убить открыто чехи … своего не могли … Не по понятиям… Зритель бы не понял … Допёр?.. Вот пацанчик и разбился … на байке … Горячий был … придурок … Гонял …
Напарник закашлялся.
— Я сделал всё сделал … как они хотели … — продолжил, захлёбываясь, Калмыш. — А они меня … суки … сам всё видишь … братюнь … В мастерню припёрлись … скопом … часов пять назад … Ни о чём … не спрашивали… Тупо зашли и … начали мочить … Орали, что я убийца…. Причем, знаешь … искренне, так … орали … Видать, о задумке … с блокировкой … никто не знал … из простых бандюков … Тока шишки … А может … вообще пара человек … Кто бабки мне … потом … заносил …
Маляр прищурился.
— И кто же заносил?
— Шапрон … Ша…
— Что Шапрон?.. Я не слышу!
Но Калмыш не отвечал.
Малярийкин грубо толкнул бывшего приятеля в плечо. Потом, приблизив ухо к лицу напарника, послушал.
Калмыш сдох.
* * *
Некоторое время Малярийкин сидел перед трупом «братюни» неподвижно. Это было глупо, учитывая наличие двух мёртвецов в том же здании, открытых настежь ворот, а также муравейки, возвращения которой могли с нетерпением ждать убийцы. Глупо — с точки зрения сохранения собственной жизни. Где то в подкорке, без всякого анализа и долгих размышлений, Маляр понимал, что ему самому с этой секунды грозит страшная, откровенно летальная опасность стать не только мертвецом, но и объектом многочасовых пыток. Причём опасность в максимальной степени — именно здесь, в Наш-ангаре. В месте, где его только и могли искать озверевшие бандерлоги с северо-западного района.
