Маляр хмыкнул.
— Что-то здесь не то.
— А что?
— А всё.
— Ты конкретно скажи.
— Да Юнга этот твой хвалёный. Какой он на хрен злой? Он же ребенок почти. Не похож он на чемпиона. Я не спорю, Юнга, возможно, молодец, но … Но вот про глазки, кстати. Глаза у него в натуре, братюнь, детские, наивные. Взгляд добрый, сука, щенячий. Как с такими глазками он на Шапрона попрёт? Мне кажется, мутят они что-то.
— Кто мутит?
— Чехи. Чехи с этим твоим Юнгой. А Шапрон … А Шапрон, кстати, с нами что-то мутит. Не верю я, что он из светлых побуждений нас поднимает.
— Подожди, а что не так? Вон клиентов нам привёл бесплатно. Богатых.
— Ага. Деньги только у них кровавенькие, братюнь. Как бы отмывать не пришлось.
— И давно ты стал таким привередливым? Мы ведь и раньше с тобой на бандюков работали. И на отморозков. И на шакалов всяких поганых. Вон, сколько байков ублюдкам-хедхантерам перелопатили. Помню, не гнушался ты кровушку с ливером с кузовщины отмывать.
— Чехи — другой уровень, братюнь. Это не одиночки-хедхантеры. Это почти официальная власть в северо-западном дистрикте. Прикинь, если не устроит их моя или твоя работа. Вот просто не устроит и всё. Тупо. А завтра у Юнги игра. И они тебе пику к горлу. Чо делать будешь?
Напарник думал над ответом не долго.
— Шапрон поможет.
Маляр рассеяно почесал затылок, поражаясь наивности приятеля.
— Шапрон то? Ну этот то да.
Байк выглядел потрясающе. Маляр выложился. Фиолетово-черная машина, покрытая рунической вязью, блистала отраженным электрическим светом, словно граненый (или грёбаный) алмаз. На бронированном переднем щитке красовалась хамоватая бошка дохлой кошки с цыгаркой в зубах (кстати, с Кэмэлом). Блеск! Как говориться, во всей бандитской красе собственный бандерлогский брэнд.
После секундной паузы, заполнившей воздух после того как Малярийкин сдернул тент, скрывавший его шедевральное произведение, чехи дружно заухали, не сдерживая восторг.
«Довольны, вражьи дети», — отметил мрачно Маляр.
Вперёд вышел Юнга.
Неспешным, размеренным шагом он подошел к великолепному байку, погладил кожу, дотронулся до металла. Сел. Покрутил перчатками-беспальцовками по рогам и манетке.
— Молодцы. — Выдал единственный комментарий.
Поблагодарил мастеров. Рассчитался. Свалил. Малярийкин только и успел помахать рукой пыльному столбу на дороге …
Байк в натуре вышел зачётный. Причём, внешний вид — уникальная гангстерская графика, исторгнутая из себя Малярийкиным, словно рассвет в Севастопольской гавани, исторгнутый когда-то на полотно Айвазовским, — была только внешним фасадом реального чуда, переданного в тот день во владение Юнге.
Акватиновый двигатель, маленький, но могучий, превращал стального коня будущего чемпиона КТО в нечто ужасающее и грозное. Сила, способная поднять в воздух боинг или провести через океан ледокол, ныне, несла единственного «Харлея». Приделай к нему крылья — взлетит!
Деньгами рассчитались сполна. Так щедро Маляр и Калмыш давно не загребали. Сумма к удивлению Маляра оказалась значительно больше той, что он предполагал. Калмыш объяснил — это дали за дополнительные навороты к двигателю и бортовому компьютеру. Силовой агрегат распределял мощность почти на все рабочие системы байка — на усилитель руля, на освещение и звуковую сигнализацию, на музыкальный комплекс, на тормоза, на бортовой компьютер, на автоматическую блокировку колёс, на обзорные камеры и так далее. За «допы» отвалили почти неприлично много. Даже возникло неожиданно опасение, что бабки надо вывезти срочно в Скайбокс и кинуть в депозитарий, ибо из-за такой суммы, могут дома и вальнуть. Какие-нибудь информированные отморозки.
Деньги в Скайбокс всё же не повезли (могли ведь и по дороге вздрючить). Малярийкин раздал долги, отдал предоплату на поставку нового подъемника, закупил шанцевый инструмент, поехал за продуктами. На это ушёл весь день. И… всё это было сутки назад.
Восторг, расчёт, прочие прелести. Благодарность Юнги и поздравления чехов. Закуп, привоз. Погрузки, разгрузки. На радостях в Наш-ангар даже прикатила Ника. И даже поцеловала его, Малярийкина, в левую щёку. Это был зачёт. Малярийкин, будучи здравым и трезвомыслящим, а главное, совершенно зрелым человеком (не смотря на относительно юные годы — а было ему и Калмышу всего лет по двадцать), к женщинам относился спокойно. Он знал о своей не притязательной внешности и оценивал её так, как следовало оценивать. Кривой позвоночник, кривые руки, неправильной формы нос и рот — всё это, даже при очень выразительном, уверенном и спокойном взгляде Малярийкина не производило на женщин никакого впечатления. Вернее, производило, но совершенно обратное тому, которое пестовал Маляр в своих фантастических порно-снах. Увидев Малярийкина в первый раз, девушки обычно охали и отворачивались (возможно, полагал Малярийкин, сдерживая рвотный рефлекс или чесотку). Потом, когда он начинал говорить (а голос у Малярийкина был под стать глазам — крайне выразительный, глубокий, спокойный, сильный, — именно такой, какой обычно ожидали в красавце Калмыше), девушки начинали с Маляром общаться. И даже проникались к нему определенным уважением. Даже преклонением, если речь заходила о графическом искусстве. Однако, ни о каких плотских отношениях Малярийкин мечтать не смел. Он не был девственником — это было сложно, учитывая число кочующих по району доступных проституток и честных лядей, — однако именно своей девушки, как постоянной подруги, у него не было никогда. В мечтах, весь последний год, её заменяла Ника. Но тока в мечтах.
В общем, поцеловав Малярийкина в щеку и вызвав тем самым в глубинах его души настоящую бурю эмоций, Ника убежала в комнату к Калмышу, где имела честь пребывать всю ночь до утра. Сопровождая своё пребывание разнообразными, пробуждающими фантазию звуками. В частности, скрипом кровати. Малярийкин терпел. Надо признать, что проститутками он не злоупотреблял. Никогда не злоупотреблял, а последние несколько лет — не употреблял вообще. Во-первых, из соображений экономии (бюджет Наш-ангара был дыроват). А во-вторых — ему было просто отвратно думать о каких-то иных бабах, в то время как рядом с Калмышем находилась его богиня.
Статус Ники, впрочем, в последние дни, в эротическо-кинематографических мечтах Малярийкина сильно пошатнулся. Точнее — его пошатнули. Пошатнула прелестная, стройная, изящная, но затмевающая горизонт, горы и океаны фигура … Эленки Прекрасной. Она могла составить конкуренцию Нике. И составляла. Вот только обе об этом не знали. Поскольку всё происходило исключительно у Малярийкина в мозгу. При этом Малярийкин не был каким-то там маньяком или психопатом. Он был нормальным, здоровым, уравновешенным человеком. И мечты у него были нормальные, без всяких там извращений. Просто — кого-нибудь трахнуть. Но было некого.
