Он снова почесал голову и потер уши. Увиденное больше всего походило на галлюцинацию, но не верить своим глазам было невозможно.
– Что это за чертовщина тут творится?! – бормотал Коля себе под нос. Внутри у него все сжималось, сердце билось чаще обычного, липкий страх подбирался к груди, но, вздохнув, он заставил себя успокоиться.
Удальцов присмотрелся, но неожиданно лег ничком, опустив голову в заранее присмотренную ложбинку между камней. Он заметил, что часовой ближайшей караульной вышки снова взялся за бинокль. По этому часовому-немцу можно было сверять часы. Он хватался за бинокль каждые пятнадцать минут и ровно пять минут всматривался в холм и близлежащие окрестности.
Этот концентрационный лагерь охранялся очень хорошо. По периметру были вырыты окопы, снабженные мешками с песком, повсюду были грамотно расставлены пулеметы, готовые пресечь любую атаку из леса. Снаружи вдоль ограждения была проведена широкая лента из песка, известная Удальцову как контрольно-следовая полоса, около которой каждый час проходили патрули, снабженные служебными псами.
Наконец часовой опустил свою оптику, Коля вновь по часам с секундомером убедился в его пунктуальности, и присел на табуреточку. Николай же немедленно взялся за свой бинокль. И продолжил наблюдение.
Увиденное ночью зарево шло отсюда. Очевидно, что устроитель немецкой военно-полевой базы плевать хотел на светомаскировку. Причина стала ясна после непродолжительного наблюдения. Невдалеке располагался лесной аэродром немецко-фашистских ВВС люфтваффе, так как над зоной то и дело пролетали патрули «мессершмитов» МЕ-109.
Найти зону оказалось несложно. Еще ночью, в темноте, ребята засекли по компасу направление и, едва рассвело, снялись с места и двинулись в ту сторону. Шли они, пока не уперлись в грунтовую дорогу. Как выяснилось после краткой доразведки, проведенной со всеми предосторожностями, одним концом дорога упиралась в поляну с забитым трупами оврагом. Второй конец дороги должен был куда-нибудь привести. Пошли вдоль дороги, держась от нее на приличном удалении, и в итоге вышли на зону.
Каждый из них помнил главную задачу разведчика – увидеть и доложить. Поэтому, помня старую притчу о яйцах и корзине, ребята разделились, заранее сговорившись о местах сбора и отсечения погони в случае чего. Николаю выпало идти на холм, и сейчас, лежа на самом солнцепеке, он проклинал свой выбор, не подозревая, что оказался самым счастливым из их троицы.
Мочиться приходилось под себя, и Николай еще раз похвалил себя и матушку-природу за хорошее место. Спустив штаны, он помочился в глубокую впадину между огромными валунами, которые служили ему ложем. В сторону уходил большой темный лаз – судя по всему, какая-то пещера. Обследовать ее, правда, не было пока ни сил, ни времени.
Едва стемнело, как над запретной зоной снова вспыхнуло электрическое зарево. Вглядевшись, Удальцов понял, что светят мощные зенитные прожектора. Несмотря на боль и резь в глазах, он пристально всматривался в центр концентрационного лагеря – образованный бараками прямоугольник. Он был ярко освещен расставленными по углам прожекторами. Другие светили прямо в зенит ночного неба, образуя светящееся пятно. Всего Николай насчитал больше двадцати прожекторов.
Дождавшись условленного времени, разведчики зашевелились, выползли из своих лежек и так же медленно и терпеливо, как утром, поползли прочь. До места сбора добрались почти одновременно. Николай поразился виду ребят. Ваня и Степан промокли до нитки. На все его вопросы, заданные торопливым шепотком, отмахивались, и только после того, как, добравшись до рюкзаков, переоделись в сухое, Иван коротко бросил:
– В речке искупались…
Коловрат первым делом занялся своим автоматом. Промочил он его всерьез, так что пришлось чистить как следует. Для приведения оружия в порядок пришлось даже протереть его ядреным шнапсом.
– Так что все-таки случилось? – спросил Удальцов у ребят, когда они наконец расселись в кружок перекусить нехитрыми припасами, частично захваченными у убитых эсэсовцев. – Где вы воду нашли?
– Там… течет… речка, – с набитым ртом проговорил Иван. – Ну, мы патрули с собачками увидели и решили для скрытности…
Речушка протекала непосредственно через немецкую зону и, увидев ее, Конкин мгновенно продумал план, дерзкий по своей простоте и почерпнутый еще из уроков истории. Ивану тогда явно повезло с учителем, так что трюк с камышинками он знал. От рассвета до заката разведчики провели в воде, и сейчас их все еще потряхивало от влаги и увиденного. Выпив шнапса, чтобы прогнать дрожь, они неожиданно разговорились.
Зверей видели все. И лишние конечности и человеческие голоса не были галлюцинацией Николая, это подтвердили и Конкин и Удальцов. Они шептались между собой едва слышно, так, что уже за несколько шагов нельзя было догадаться об их присутствии, но самим ребятам разговор казался оглушительно громким.
– В лагере дети… – начал свой доклад Иван.
* * *
В надежной обороне лагеря штурмгауптфюрер СС Иоахим Грубер был уверен полностью. Комендант лагеря – непьющий деловой офицер вермахта знал свое дело, и солдаты у него подобрались что надо. Опытные, обстрелянные штурмовики. Часть из них сняли с передовой, и батальон еще не успел начать морально разлагаться, как это неизбежно происходит с военными во время долгого застоя. Штурмгауптфюрер отметил, что как только солдаты начнут напиваться, их следует незамедлительно заменить новыми. А эту часть кинуть на передовую. Куда-нибудь в самое пекло. Секретность.
Эсэсовцами, напротив, разбрасываться не следовало. Тем более что штурмгауптфюрер СС Иоахим Грубер спуску своим подчиненным не давал. Охрана лагеря, обеспечение личной безопасности присланной из Германии группы ученых, постоянные дозоры и рейды – у элитных бойцов отряда СС не было ни единой свободной минуты. Хотя выпить им не возбранялось. Особенно после «поездок к Яме», которые был обязан совершать каждый эсэсовец, включая и самого Грубера. «Поездками к Яме» они называли вывоз и расстрел биологического материала, который ученые расходовали весьма щедро.
Детей на объект свозили с оккупированной немцами территории, отбирая по определенным признакам, которые, впрочем, ученые и сами не могли озвучить достаточно четко. Так что многих привезенных в грузовиках детей отбраковывали прямо на месте. А затем, ввиду их полной бесполезности для Третьего рейха, везли «к Яме». Два раза ездил и сам Грубер. Эти поездки он запомнил навсегда. Непьющий офицер, гордость службы СС, после расстрелов детей он напивался замертво и бился в корчах беззвучной истерики в своей комнате в казарме. Он не понаслышке знал, каким суровым испытанием для психики являются «поездки», и сквозь пальцы смотрел на своих подчиненных, не жалевших алкоголя и специальных стимулирующих таблеток.
