Вид их не предвещает ничего хорошего.
«Облава?..»
«Тебе нельзя появляться здесь, — едва не плачет Эрика. — Теперь ты не уйдешь!..»
«Посмотрим», — краем рта говорит Аник. Покрой пиджака позволяет длинному К-96 незаметно висеть под мышкой. Магазин полон, плюс пилюля в стволе — итого, одиннадцать смертей. Но если будет заваруха, работенки предстоит немало…
Эсэсманов он не боится. Мало ли, что лица кирпичом и по стволу у каждого. С бывалыми, обученными в городских боях фронтовиками надо было б держать ухо востро, а это полицаи, не солдаты. Стрелки они плохие, на реакцию не быстрые. Аник заведомо видит в них жертв, а не противников.
«Раздобудь мне патронов, хоть пачку. Передашь, когда я отойду в умывалку».
«Не знаю, получится ли…»
«Попробуй. Ты можешь. Заодно проверь служебный выход — нет ли там кого».
«Сделаю. Будь осторожен, Аник!..»
Просторный зал полон музыки — оркестр играет ритм-энд-блюз. Официанты проворно скользят между столиками — какой наплыв публики!.. И публика, как замечает Аник, самая козырная — сплошь короли и тузы.
Чем больше всматривается Аник в сидящих, тем мрачнее на душе. Слишком много знакомых лиц.
За одним столом вместе Рауль Марвин, его бывший главарь, судья Левен — в мантии, парике и с молоточком, затем полковник О’Коннор, шеф интендантской службы янки в Сан-Сильвере, и начальник сан-сильверского гестапо Оллендорф. Они жрут, пьют и улыбаются друг другу. Доносятся обрывки их бесед:
«…и триста двадцать ящиков повидла. Твоя доля, Рауль, — десять процентов».
«Джо, это большой груз. Надо дать на лапу Оллендорфу, чтобы его парни не заметили, как мы вывозим…»
«Я вас уверяю, Эрих, что могу любого невиновного повесить, как котенка. А если действуют законы военного времени, то…»
«О, разумеется, ваша честь! Но все должно быть надлежащим образом оформлено и запротоколировано, учитывая расход боеприпасов, а также рабочее время палача и врача — только тогда смерть обретет силу закона…»
Два штурмана СС подводят к Левену растерянного паренька.
«Отказ от службы? дезертир?» — недовольный, что его отвлекли, Левен вытирает лоснящиеся губы салфеткой.
«Расклеивал пораженческие листовки, ваша честь! И слушал английское радио. Настоящий предатель».
«Именем закона — к стенке!» — ударяет Левен молоточком по столу между тарелками.
«У меня мать больная», — невпопад бормочет паренек.
«У всех больные матери, — парирует Левен, — и у тех, кто, не щадя себя, сражается на фронтах — тоже!.. И в этот трудный час, когда победоносный вермахт… некоторые отщепенцы… трусливые и подлые отродья… Увести! Так о чем я говорил, герр оберфюрер? Да, о законности! Это — священное для нас понятие…»
Аник оглядывает зал. Эсэсовцы, янки, судейские крысы, легавые, бандюги, торгаши и шлюхи. Какая милая компашка собралась здесь!..
«Они и не были врагами никогда, — догадывается Аник. — Они всегда заодно, просто не договорились, как делить хабар — вот и поцапались. Господи, и на эту-то грязь я себя потратил!..»
«А-а-а, Аник! сыночек, ты пришел к своему папочке!» — заметив его, ликует Марвин.
«Катись ты к сучьей матери, Рауль, — отрезает Аник, подходя. — Папаша выискался, тоже мне».
«Фу, как ты грубишь старшим!»
«А что мне с вами церемониться, жмурье?»
«Сам-то живчик, — по-американски, во все зубы, щерится О’Коннор. — Не очень-то хвост задирай — укоротить могут…»
«Голова не бо-бо? — презрительно косится на него Аник. — Куда я тебе попал — в висок или в затылок?..»
«Аник, Аник, — судья Левен примирительно вздымает дряблые ручки, — зачем поминать старое? Когда-то я приговорил тебя, но это ничего не значит!.. Мы сейчас все в одной лодке, ни к чему ее раскачивать. Ты среди своих, среди друзей… Выпей, потанцуй, и все забудется».
«И это еще не все дозволенные здесь удовольствия, — прибавляет Эрих Оллендорф, отпив шампанского. — К твоим услугам девушки, полный набор — ты же неравнодушен к ним, не так ли?.. И живые мишени».
«Да, я уже кое-кого присмотрел», — кивает Аник, удаляясь от их столика.
Тем временем штурманы волокут к Левену нового бедолагу — какого-то немолодого мужчину; он слабо вскрикивает: «Не надо, не надо!..»
«Вам заказан столик, — возникает на пути Аника метрдотель. — Пожалуйте».
Одно место за этим столом уже занято — молодая красивая дамочка в черном с серебристой искоркой платье, с восхитительными ножками и тонкими руками, на голове — кокетливая шляпка с опаловой брошью на ленте и полускрывающей лицо вуалькой. Алые губы мягко улыбаются, под газовой тканью поблескивают глаза.
«Могу ли я обеспокоить вас, сьорэнн, своим присутствием?»
«Садись, Аник, я давно жду тебя».
«О!., разве мы знакомы? Где я мог видеть вас?»
«Угадай», — лукавый смешок срывается с губ и тает в воздухе, сливаясь с нежным запахом духов. Аник понемногу пьянеет без вина.
Он силится проникнуть взглядом сквозь вуаль, пока не замечает, что волосы красотки — какие-то странные. С узором вдоль прядей. И почему-то пряди движутся независимо от того, как дама поворачивает голову.
«У вас, сьорэнн, вместо волос — змеи, — тактично сообщает Аник. — Я видел вас в книжке. Медуза Горгона, верно?»
«Не обращай внимания, — девушка легко отмахивается рукой в полупрозрачной перчатке. — Ты не окаменел — значит, я не Горгона. А с внешностью всегда какие-нибудь неполадки…»
Похоже, дамочка права — кое у кого из присутствующих необычное обличье. Шерстистые уши торчат выше макушки, нос напоминает рыло, лицо — песью морду; у О’Коннора зубов несколько больше, чем положено, и клыки слишком заметно выдаются.
Они такими и должны быть, эти люди. То, что они чинно разговаривают и соблюдают светские манеры — притворство. В свете ресторанных люстр они обрели свои истинные лица.
Да-а… То одно проступит, то другое — рожки, хвостики, копытца…
«Ты неисправим, Аник. Ты шутил даже на пороге смерти», — казалось, девушка любуется им из-под вуали.
«Уж не плакал — это точно».
Девушка в черном достает из пачки пахитосу; Аник галантно подносит огня.
«Благодарю, сьер Бакар. Ну-с, что будем заказывать?
Я проголодалась».
«Не крути мозги, подружка. Кто ты и зачем меня ждала?»
Змеи, свисающие из-под шляпки, поднимают клиновидные головки, извиваются, шипят, выбрасывая язычки.
«Ты мне хамишь».
«Я и не так еще умею».
«Аник, я — хозяйка заведения, со мной надо быть вежливым, запомни это».
«А я запомнил кое-что другое».
«Ты про ту мокрую записку?.. Позабудь о ней, это обман, лживые слова, цена которым — грош. Здесь всем владею Я, а ты — мой гость навеки».
