Вскоре под «Одиссеем» должна была оказаться весьма интересная область, каньон глубиной до четырех миль, причем, морских миль. Он тянулся вдоль десятой южной параллели Марса больше чем на две тысячи миль, тоже морских. На Земле даже американский Гранд Кэньон весьма отдаленно мог сравниться с этой титанической раной на теле бога войны. В свое время Эдвин основательно изучал сравнительную планетологию. Его очень интересовал и сам гигантский разлом, и причины, его породившие. Поэтому он немало порадовался, когда узнал, что одну из исследовательских капсул планировалось посадить в этом каньоне, названном Долиной Маринера в честь межпланетной станции, впервые его сфотографировавшей. Ждать этого оставалось недолго. Только вот сделать предстояло многое. В частности, требовалось удачно опустить на Марс «Калифорнию».
— Эй! Как там у вас?
— По графику, — коротко отозвался Венсан.
— Пока никаких неполадок, босс, — сказал Большой Джо.
Сверху было видно, что проверяльщики обогнули примерно треть периметра базы. Оба включили свои плечевые фонарики, поскольку «Одиссей» уходил на ночную сторону планеты и на поверхности blin'a быстро темнело.
Темнело и над головой. То есть на Марсе. Долину Маринера они прошли, когда величайшую из трещин уже заполнила глубокая тень. Постепенно мгла скрыла и стены каньона. Потом выползла на возвышенности, принялась один за другим поглощать гребни кратерных гор. Лишь продолжали сиять четыре огромных вулкана. Вскоре Арзия, самый южный из них, проплыл под «Одиссеем». И, одновременно, — над шлемом Эдвина.
Вершина этой исполинской горы представляла собой кальдеру, огромную впадину, уже заполненную тьмой. Черное око горы казалась настоящим входом в преисподнюю. Размеры дыры были таковы, что в нее свободно мог войти Нью-Йорк со всеми своими пригородами. Или, если угодно, — Москва со своей московской областью. Все это проплывало угрожающе близко. То ли над головой, то ли под головой, в зависимости от личной точки зрения.
— Да-а, — протянул Венсан, торопливо проверяя страховочный фал. — Слышь, Джо? Оказывается, не зря я зубрил математику. А то бы свихнулся, честное слово.
— А мы точно туда не свалимся?
— Кто тебя за язык тянет?
— За язык — еще что, — проворчал БД.
Но математика оказалась наукой вполне надежной. Проявления потусторонних сил места не имели. «Одиссей» стойко держал и курс, и высоту, лишь приборы замечали легкое покачивание корабля в неравномерностях гравитационного поля. В общем и целом, Марс подчинялся строгим расчетам Земли. Из чего следовало, что математику стоит учить.
* * *
Несколькими часами позже кабина управления ММК вдруг открылась внешнему миру: с ее крыши исчезло обширное брюхо «Калифорнии», которое много недель закрывало весь обзор. И защищало, кстати, самое уязвимое место корабля от всяких встречных случайностей, вроде метеорного потока. После того как база отделилась, отправилась в самостоятельный полет, свет Марса начал свободно вливаться через прозрачный блистер, сделав видимыми микроскопические пылинки, висящие в воздухе. Объем рубки от этого сделался каким-то осязаемым. А на приборах, креслах и стенах появились багровые блики, лица людей от этого будто налились кровью.
— Мы приобрели боевую раскраску, — меланхолически заметил Клаус. — Эдди, брат мой краснокожий, ты готов?
— Что, время пришло?
— А давайте я, — вызвался Григорий. — У меня, знаете ли, рука легкая.
— Уверен?
— Не сомневайся, Эд. Иначе как бы я попал на «Одиссей»?
— А остальные как попали?
Григорий усмехнулся.
— Остальные попали заслуженно, командир.
— Really? Ну что ж, ткни, скромняга. One, two, three… Push down!
— К чертовой бабушке! — закричали остальные, скрещивая пальцы.
Григорий ткнул клавишу, и через мгновение в ракетных дюзах «Калифорнии» зажглись бледные при дневном свете огни.
— Работают, — сообщил БД.
Клаус иронически хмыкнул.
Похожая в своих обтекателях на огромное яйцо, «Калифорния» послушно уменьшалась в размерах, снижалась, отставала. Начиналась главная, самая напряженная часть ее жизни.
— Есть обратный отсчет, — отозвался Клаус. — Что там с погодой, мой наблюдательный галл?
Стеклянный глаз «Одиссея» был обращен отвесно вниз. С орбиты просматривалась обширная поверхность, поделенная на отдельные участки наблюдения; каждый член экипажа усердно всматривался в отведенный сектор. Кроме того, с полной нагрузкой работал и бортовой телескоп.
— Никаких признаков пыльной бури, — отозвался Венсан. — Видимость просто идеальная. Даже в Элладе тишь. Странно…
— Даю добро на вход в плотные слои, — сказал Эдвин.
И база миновала точку возврата. Внизу вспыхнула искра. Вскоре она вытянулась в огненную линию, увенчанную сияющим шаром: при скорости более пяти километров в секунду даже несерьезная марсианская атмосфера становится плотным, упругим препятствием. Поскольку в «Калифорнии» не было людей, база вошла в атмосферу по очень крутой траектории, перегрузки достигали 20 g, зато и скорость гасла быстро. Шло жесткое аэродинамическое торможение.
— Вытяжной парашют вышел, — доложил Большой Джо. — Есть раскрытие! Все нормально, ребята. Все очень-очень хорошо…
Вслед за вытяжным сработала основная парашютная система. Четыре ярких купола из сверхпрочной ткани раскрылись успешно и полностью. Было похоже, что над Марсом расцвел невиданных размеров цветок. Повиснув на стропах, база самостоятельно отстрелила защитный тепловой экран, затем — боковые обтекатели. Скорость упала настолько, что все это раскаленное, оплавленное и обугленное железо стало ненужным. А до поверхности Марса оставались последние десятки метров.
— Девяносто восемь… семьдесят три… шестьдесят один… есть срабатывание пороховых двигателей! Крен — четыре градуса к нормали. Остаточная скорость — в пределах допуска… Есть касание опор!
И наконец:
— Итс дан! Есть мягкая посадка. Ура нам, ребенки разных стран!
В поднявшемся гвалте все не сразу услышали холодный голос Доктора-Виктора:
— Тихо вы! Сигнал исчез. Связь с базой «Калифорния» прервана. Повторяю: сигнал исчез.
— Увы нам, ребенки разных стран… — выдохнул Григорий.
— Эй! Рано отчаиваться. Мы обогнали базу и висим довольно низко над горизонтом. Может иметь место элементарное непрохождение радиоволн. Местная ионосфера изучена весьма поверхностно.
— Если так можно выразиться, — хмыкнул Доктор-Виктор.
— Ох, чует моя печень, что причина гораздо пакостнее, — не согласился Григорий. — Примерно такое же ощущение, как после самогона.
