— Думаешь, он готов? — расслышал юноша слова за углом. Еще с войны он знал темесский язык — нельзя сказать, чтобы так уж хорошо, но понять, о чем говорят, мог. — Джованни тоже так думал…
— Видишь, как стену истыкало, как он мог там уцелеть? Клянусь задницей святого Сиагрия, конец ему…
— Мужики, постреляйте еще. Чуть правее, где дырок нет…
— Не трусь, Гафур — труп он уже… Давай, а то скажу капитану, он из жалования вычтет!
Словно ощупывая шпагой пространство перед собой, Гафур — здоровенный чернобородый пуладж (если б не светлая кожа, вполне сошел бы за местного) в форменном темесском камзоле и кирасе — шагнул за угол. Его голова оказалась как раз на линии прицеливания мушкета, всего в полутора локтях от обреза ствола. Он еще успел повернуть голову и встретиться взглядом с Пратапом. Больше не успел ничего. Узкую щель меж двух саманных стен, недостойную называться даже переулком, затянуло пороховым дымом, в ночной мгле пламя, вырвавшееся из ствола, показалось Пратапу ослепительным, а от грохота взвились в воздух обитающие на крышах вороны. Жители тоже проснулись, но они лишь проверили, прочно ли заперты засовы, и легли на пол, стараясь не дышать.
Ослепленный вспышкой, Пратап не сразу обрел способность видеть. А когда прозрел, понял: есть случаи, когда лучше оставаться слепым. Увесистая мушкетная пуля, ударившая почти в упор, с легкостью дважды пробила каску, сорвала ее и швырнула в пыль. Голове повезло меньше — снесло, считай, всю верхнюю половину, будто смахнул ударом огромного тальвара какой-то богатырь. В ответ из-за угла снова загрохотали выстрелы, на этот раз мушкетеры сообразили, что бить надо правее. Юноше пришлось залечь (а ведь еще не так давно это считалось недостойным воина — но война быстро расставила все по местам), на голову сыпалась глина, какие-то прутья, обрывки высохших пальмовых листьев с крыши. Пратап ползком подобрался к углу, на миг высунулся и навскидку, не целясь, выстрелил. Облако кислого порохового дыма затянуло улицу, но там, ближе к главной улице, раздался негромкий вскрик. «Ну, надо же! — подумал он. — Попал-таки! Слава Аргхелаи!»
Воцарилась тишина. Потеряв троих, преследователи малость призадумались: наверное, решили, что им противостоит не меньше отделения с мушкетами. Будь у Пратапа вдосталь боеприпасов, а главное, не будь с ним жены, наверное, имело бы смысл продержаться еще какое-то время, а уж в лабиринте немощеных, кривых и темных переулков он бы положил хоть весь взвод, а сам ушел бы живым. Сейчас, увы, за сожженные деревни и превращенные в пустыни поля не отомстить. Важнее увести жену… и позволить ей выполнить поручение госпожи.
— Осмотри улицу — узнай, куда она ведет…
Бледность пробилась даже сквозь природную смуглость, губа жены закушена — последствия мушкетного выстрела Амрита увидела слишком хорошо. Но до жены дошло на удивление быстро: еще бы, все-таки женщина из воинской касты, с гордостью подумал Пратап. Амрита вскочила и, пользуясь затишьем, скрылась в глубине переулка.
Теперь надо продержаться, пока она не найдет выход. Пратап наскоро осмотрел боеприпас и едва не застонал от обиды. Трофейный патронташ был полон, а вот пороха в пороховнице… Хорошо, если хватит на пяток выстрелов. Еще немного пороха есть в его пороховнице — но мушкету его требуется больше, чем пистолю. Еще выстрелов десять, и все. Потом останется надеяться только на тальвар и кинжал — не густо, если помнить, что против него сорок мушкетов, а их обладатели настроены более чем решительно. Еще бы: какой-то вояка из дворцовой стражи, которую они и воспринимать всерьез перестали, уже положил троих, и еще парочку ранил. «Сволочь, не мог перед выходом в город проверить пороховницу?» — мысленно отругал Пратап покойного темесца.
Пратап навскидку выстрелил еще три раза, но, увы, больше везение не повторялось. Мушкет нешуточно нагрелся, без особой стальной сошки держать его было все тяжелее. Но главное — пороха стало вдвое меньше. Еще чуть-чуть, может, минута-другая — и мушкет, главная надежда в неравном бою, станет бесполезной железякой. С одним тальваром и кинжалом много не навоюешь. Пора уходить.
Пратап бесшумно отступил в тень и, прижимаясь к пыльной стене, стал отодвигаться от спасительного угла. Пока темесцы не поняли, что к чему, все так же тупо палили в стену. Лишь однажды шальная пуля взвизгнула около уха и, обдав щеку ветром, ударила в стену.
Всего через пару шагов Пратапа встретила Амрита. Она не сказала ни слова, но по ее лицу Пратап понял: случилось нечто страшное.
— Тупик? — спросил он.
Амрита хотела ответить — но муж уже не слушал, коря себя за самонадеянность. Пока он сдерживал лобовые атаки, темесцы кое-что придумали. Северян нельзя недооценивать, их командиры не станут зря класть солдат. Пока Пратап геройствовал, отстреливаясь от врага, темесцы послали нескольких отборных стрелков на крыши. А уж по ним, ловко перебираясь с одной на другую, а где надо — с обезьяньей ловкостью прыгая, северяне вполне могли выйти в тыл. Он сам бы на их месте спрыгнул сзади и атаковал засаду со всех сторон, но темесский командир не желал рисковать. Стрелки уютно расположились на крышах, они не выдали себя ненужным шорохом, выждали, пока противник покажется посреди улицы. Если бы еще чуть лучше прицелились, первые же два выстрела стали бы и последними.
Грохот выстрела и вскрик Амриты слились почти что воедино. Она падает, роняя уже заряженный пистоль, падает на загаженную улицу покрывало жены, по плечам женщины рассыпаются черные, как смоль, волосы. Жена пытается приподняться, но снова вскрикивает и оседает в пыль. Из простреленной ноги толчками выбивается кровь. Еще одна пуля взбивает фонтанчик пыли у его ног. «По ногам бьют, сволочи, — зло подумал Пратап. — Живыми взять хотят — наверное, уже придумали что-нибудь этакое».
Его выстрел запаздывает лишь на миг, отдача бьет прикладом в плечо. Выстрелив с крыши, темесец потрудился спрятать оружие — но темную тень Пратап все равно уловил. С крытой пальмовыми листьями крыши шагах в тридцати от улицы скатывается тяжелое тело, грузно валится на улицу, глухо звякает о землю кираса. Убит? Да нет, вскочил, убегает. Если и ранен, не так уж серьезно. Второй мушкетер выстрелил — и промазал совсем чуть-чуть, пуля ударила в стену рядом с головой Амриты.
«Расстреляют нас тут, как мишень на плацу». Выстрелить по напарнику сбитого с крыши из пистоля (авось долетит, не попадет, так хоть заставит затаиться), схватить жену за руку, метнуться в какой-то грязный закуток между двумя стенами, вонь от мусорной кучи кружит голову, но сейчас эта куча — спасение. Пули взвизгивают, со смачными шлепками входя в стенку, взбивают фонтанчики пыли, разбрасывают отбросы, еще больше усиливая вонь, дырявят саманные стены, но не могут нащупать уголок, где затаились двое.
