делать мне?
— Он хитер и упрям, — медленно проговорил Провидец, — но есть другое средство.
— Какое же?
— Он дал роялистам серьезный отпор. Сейчас они на время затаятся. Их ведущие люди на юге убиты Замятиным. Сновидец укрылся в своем логове, чтобы продумать следующий ход. И сейчас подходящее время, чтобы сделать наш ход.
— Но… как? Что мне делать? — сглотнул Сикорский.
— Замятин слаб. Знаешь почему?
— Почему?
— Потому что не одинок. Своей жизнью он готов рискнуть, или даже заплатить. Но жизнью близких — никогда. И ирония в том, — Сикорскому показалось, что он видит в тени капюшона жуткую белозубую улыбку Провидца, — что с каждой победой у нашего врага становится все больше и больше близких людей. Ты понял меня, князь?
— Да, владыка, — Сикорский поклонился, — я сделаю его близких разменной монетой. Я смогу вынудить Замятина подчиниться.
— Во имя Новой Маны, князь.
— Во имя Новой Маны.
* * *
Когда я проснулся, то почувствовал у себя на плече влажные Катины губы. На бедрах — закинутую на них ножку. Ее тонкая рука сплеталась пальцами с моей. Я пошевелился, открыл глаза, увидел, как буйные черные волосы в беспорядке лежали на подушке. Стоп… Черные?
— Ты проснулся? — пошевелись черные волосы и обнажили лицо Томы, — ночь была чудесной. Тебе понравилось? Мне очень. Смущало только, что ты постоянно называл меня Катей.
— У нас был секс, верно? — приподнял я бровь вопросительно.
— Секс? — задумчиво начала Тома, — о, нет. Сексом так не занимаются, — она приподнялась на локтях, заглянула мне в глаза, — этой ночью у нас с тобой была любовь. Почему ты не помнишь?
Я задумался, откинулся на подушку и тут же почувствовал, как Тома прижалась ко мне, положила голову на грудь. Я не помнил секса с Томой. Не помнил, хоть лопни. Зато в памяти было свежо то, как мы с Катей проводили время на полустанке. Любовь во сне… Неужели как раз в этот момент?..
— Я говорил тебе что-то? Общался с тобой? — спросил я.
— А что, — Тома приподняла голову, — что-то не так?
— Ответь, пожалуйста.
Тома тихонько вздохнула и вернула голову мне на грудь. Потом тихим голосом начала:
— Общался. Был ласков и нежен. Однако, не называл меня по имени. Только Катей.
«Проклятье, — подумал я, — внутри своего сна я занимался любовью со своей невестой, и одновременно с Томой наяву. Как это может быть? Что вообще произошло?»
Признаюсь, я был удивлен. Однако, удивления Томе я не выдал. Продолжал думать о том, что случилось, под ее тихое сопение.
— Я сделала это намеренно, — проговорил вдруг Катин голос у меня в голове.
— Что? — ответил я мысленно.
— Сделала это намеренно. Через твои прикосновения я ощущала Томино тело, как свое собственное. Я хотела этого, Паша.
— Как свое? А в нигде не так?
— Мои чувства в нигде несколько притуплены, — продолжала говорить Катя в моей голове, — все ощущается так, будто ты слегка онемел. Совсем чуть-чуть, лишь немножко. Будто бы слегка отсидел ногу. Я хотела почувствовать, что такое — твоя настоящая нежность. И эта девушка помогла мне.
— Когда мы были вдвоем в Нигде, — ответил я, — ты не выглядела так, будто не чувствуешь моих ласк.
— Дело в них, — я услышал, что ее интонация изменилась так, будто Катя улыбается, произнося эти слова, — в твоих ласках. Ты столь хорош, — теперь в голосе появилось немного смущения, — что чувственность пробивается даже через эту странную немоту. Но с Томой я ощутила весь спектр эмоций.
— Никогда не думала, что ты такая выдумщица.
— Она правда любит тебя, Паша, — серьезнее проговорила Катя, — я чувствовала это, когда провела наш маленький эксперимент сегодня ночью. И мне стало ее жаль. Я же знаю, что ты никогда не выберешь никого, кроме меня. Поэтому спроси ее, пожалуйста, обиделась ли она на то, что ты звал ее моим именем.
— Тома? — уже вслух произнес я.
— Да?
— Когда я называл тебя именем моей невесты, Кати, тебе было обидно?
Девушка не ответила сразу. Сначала она вздохнула. Я смотрел на то, как ее непослушные волосы зашевелились на моей груди. Девушка подняла голову. И только потом проговорила:
— Немножко, Игнат. Мне было немножко обидно. Но если, для того чтобы провести ночь с тобой, мне придется слушать имя другой женщины, — она осеклась, я видел, что некоторое время Тома борется с собой, — я готова его слушать, — наконец закончила она.
— Ты точно знаешь, куда идти? Окружность должна получиться более-менее ровной.
— Я бывал здесь пару раз, — ответил я, — когда пытался проверить, что вообще есть вокруг замка.
Предлесье чернело вдали своими башнями. Взобравшись на высокий, но очень пологий лесистый холм, мы с Виктором Наблюдали за замком отсюда, оценивали расстояние.
Времени было около восьми утра. Солнце заставляло черненые крыши замка блестеть так, будто их намазали маслом. Чуть поодаль я видел серебристую ленту реки. С другой стороны, была еще одна лента, но серая и совершенно неблестящая. Это дорога бежала от большой трассы, проходящей вдоль всего Екатеринодара. Ее ответвление заходило в лес и, теряясь между стройными тополями, высвобождалось только у самого замка.
— Так, здесь, до замка, по моим расчетам, — заглянул в какую-то тетрадь Виктор, — должно быть примерно семьсот метров. Это также подтверждается временем, которое мы прошли по лесу, чтобы оказаться на холме.
— Не забывай в следующий раз ставить метки, — Я всмотрелся в башенки Предлесья, прикрыв глаза от солнца, — в нашей компании летать умеешь только ты, Виктор.
— Ладно, — пробубнил он себе под нос, — один раз каждый может ошибиться. Так где нам, говоришь, спуститься?
— Вон за той акациейэ. Пойдем, — махнул я рукой.
Мы побрели меж деревьев, обходя объемные стволы. Одетые, скорее как егеря, в удобные и практичные комплекты одежды, мы медленно, но верно чертили окружность вокруг замка. Точки должны были располагаться более-менее ровно относительно друг друга, поэтому, перед постановкой каждой, Виктор поднимался в воздух, чтобы оценить, удачно ли мы выбрали место.
— Чуть опуститься нужно, — вернулся он на землю и принял человеческий облик, — пошли кривовато.
Я отпил воды из фляжки и встал с камня. Шли мы уже около двух часов. Однако, окружность должна была быть нарисована за один раз. Виктор сказал, иначе план не сработает.
— Попробуем пройти той тропой, — указал я на бегущую между деревьев дорожку, — опустимся немного и проверим снова.
Виктор ничего не ответил, только кивнул, и мы потопали дальше.
— О черной споре я больше ничего не знаю, — ответил он, когда я снова спросил его про этот вид магии, — все, что знал, рассказал еще вчера днем, когда мы обсуждали тессаракт. Спора это оружие. Но она достаточно универсальна, чтобы использовать ее разными способами. Можно, как наступательное средство, можно как яд.
Виктор показал мне мешочек, содержимым которого и был вчерашний кристалл из куба. Только теперь он был расточен Виктором в порошок и смешан еще с какими-то ингредиентами, названия которых он называл мне, но я не запомнил.
— Ну или как защиту, — продолжил Виктор.
— Главное, не накосячить с формой.
— И с глифами, — кивнул он, показал мне бумаги, на которых были начертаны руны, — надеюсь, Тамара не ошиблась, вычерчивая их.
— Я в ней уверен, — проговорил я, переступая большой корень, — главное, просто точно повторить. Тогда все сработает.
Пройдя ниже, мы остановились у большой акации. Виктор вороном взмыл в воздух, чтобы окинуть взглядом округу. Когда я увидел, как он садится на вершину акации и превращается в человека, чтобы повязать сигнальный красный платок, то принялся искать подходящее место для глифа.
— Идеально, — приземлился он, — получается более-менее окружность. Сука… — он аккуратно снял с одежды несколько иголок, которые, видимо, впились в кожу прямо через ткань, — но на акацию я больше не полезу!
— Ты сам ее выбрал, — пожал я плечами, подкапывая подходящий для глифа валун.
— И то верно, — вздохнул он и опустился рядом, на присядки, — кажется, я вечно выбираю не то что нужно. Или не тех. У меня всегда было ощущение, что я не на своем месте в роялистах. А уйти я боялся.
— Из них можно было уйти?
— Нет, — вздохнул он, — нельзя. Я уверен, меня будут искать и попытаются убить. Не простят предательства.
— Ты считаешь себя предателем? — посмотрел я на него.
Виктор не ответил. Видя, что я подготовил место,
