«Кто это говорит?! — кричит Аник, — Судья? или хозяйка ресторана?! И я не понимаю по-змеиному!..»
Левен, похоже, в замешательстве. Он думал, что сам, превозмогая боль в простреленной башке, возглавлял погоню, но слова Аника породили в нем сомнение. Впрочем, он быстро приходит в себя и принимается кликушествовать:
«Правосудие должно свершиться, хоть бы весь мир погиб! Dura lex, sed lex![4] Закон дурак, но он — закон! Грядет, грядет суровое и справедливое возмездие!..»
«Заткнись! один Господь владеет жизнью и смертью, а не вы!» — Аник глядит на реку; буксир и баржи уже рядом!..
«Возме-е-е-здие! возме-е-е-здие!» — пронзительно блеет Левен, потрясая кулаками.
Гудение возникает вдали, в небе, и Аник сжимается от отвратительного предчувствия.
Самолеты.
И мост освещен, как мишень!
Аник закрывает голову руками, забывая обо всем. Он не может встать, не может видеть; внезапно ему хочется умереть, исчезнуть раньше, чем начнут сыпаться бомбы.
Это его давний, непреходящий ужас с того дня, когда погибла Эрика, — смерть, летящая сверху, неотвратимая, жестокая. Кажется, ты еще жив — но уже мертв, потому что вой падающей с неба бомбы означает твой конец. Ожидание — хуже, чем смерть.
«Юнкерсы-87» переходят в пикирование.
Когти разжаты, бомбы сброшены.
По ту сторону автомобильной пробки проворно разбегаются покойники — вызванная хозяйкой авиационная поддержка всех перемешает с грунтом, не разбирая, кто тут свой, а кто противник.
Мост тяжко и сильно вздрагивает, озаряясь быстрой вспышкой; трясутся, колышутся тросы подвески, лопается осветитель на опоре. Вскипает река.
«Второе звено — заход на цель!»
«Яволь!»
Аник как будто просыпается. Шум в ушах. Рука стискивает «маузер».
«Я не безоружен.
Я не сдамся. Нет!»
Он вытягивает руку вверх.
Так он стрелял по чайкам в дюнах, тренируясь.
«Не целься. Почувствуй путь пули.
Ты видишь самолет? Он как бы падает. Не надо упреждения, он на одной линии с тобой. Чуть выше винта — фонарь кабины».
Пули уходят редкой стайкой. Одну отбивает в сторону лопастью, другая проходит мимо, третья тоже, четвертая пробивает пилоту горло.
И все оборачивается хуже некуда! так всегда — хотел убить свой страх, а убил — летчика!..
«Юнкерс» врезается в опору.
В расширяющемся облаке огня видно, как П-образная вышка начинает рушиться, разваливаться; изувеченное тело самолета обрывает тросы, и висячая ферма колеблется, лишенная поддержки.
Аник бежит, что есть сил, к середине моста.
Буксир и две баржи прошли мост; проходит третья.
Перекинувшись через парапет, Аник примеривается — и прыгает.
Он летит в холодной пустоте, слыша, как нарастают за спиной грохот и скрежет.
Баржа нагружена песком. Его бьет о песок с размаха, ногу пронзает острая боль, лицо разбито, окровавлено. Кровь заливает нос и рот, вывихнутая рука не держит маузер. Когда он приподнимается, раздается громадный, гулкий плеск — висячая ферма упала в реку позади баржи, взметнув высокую волну.
Сплюнув кровь пополам с песком, он кричит оставшимся на обломках моста:
«Ну, все! Между нами — вода! Воду вы перейти не сможете!»
В ответ — тоскливый, злобный вой на много голосов: воет судья; волками воют эсэсовцы; воет клыкастый О’Коннор.
«Передайте хозяйке — я выиграл! Отныне и всегда все выигрыши — мои!»
Слабо освещенные фигуры на мосту уже совсем не похожи на человеческие. Некоторые стреляют по уходящей барже, но — тщетно.
«И запомните — меня зовут Аник!»
Обессилев, он садится на песок.
Ветер с моря гладит его волосы.
Боль стихает, она все слабее.
Караван барж выходит из устья Вагеля; над удаляющимся берегом разгорается рассвет.
Вскарабкавшись на верх песчаного гребня, Аник глядит вперед. Там из-за окоема спокойного моря величаво встают вершины островов, которых нет на карте, — то Лебединая Земля, последнее пристанище всех моряков.
Не прошло и четверти часа после выстрелов, как переулок Белер был отрезан от площади Аркераль и улицы Меллери яркими лентами полицейского ограждения, а люди в лиловом скопились так густо, как никогда здесь не бывало. За лентой возбужденно гомонили зеваки, сновали операторы TV с видеокамерами, репортеры поспешно и внятно наговаривали в микрофоны самую жаркую новость воскресного дня, ослепительно хлопали вспышки фотокамер, фиксируя безжизненные позы тел на тротуаре и в машине. Под лентой, проблескивая синими огнями, прополз микроавтобус «неотложки», чтобы сразу набрать скорость и понестись к клинике на Дредейн, где уже изготовились к срочной работе нейрохирурги и бригада торакальной хирургии.
— Труповозку в «Азию», на Белер. Два мертвяка. И в Институт судебной медицины, побыстрей.
—. Ну, что там этот третий? — спросил мимоходом старший инспектор «убойного» отдела.
— Плох. Дай бог, чтоб живым довезли.
— Били с позиции выше роста, одиночными. Оттуда, — указал криминалист. — Приличная дистанция, метров сто семьдесят.
— Осмотрите офис. Особенно крышу над входом.
— Кое-что есть, сьер инспектор, — сержант протянул прозрачный пакетик с тремя гильзами.
— Не автомат и не винтовка, — внимательно присмотрелся криминалист.
— Быстро отвезите оружейникам, пусть определятся, какой ствол.
— Старая школа, — умилился криминалист, сам далеко не юноша. — Нынешние и оружие бросят, и за гильзами им лень нагнуться…
— Латиноамериканцы, из Маноа, — докладывал старший инспектор начальнику отдела. — Мы поставили в известность «имми». Обнаружены средства связи и оружие. Работал снайпер с козырька над подъездом «Дьеннских электросетей». Третий умер минут пять назад на операционном столе от шока. Предварительное заключение — пистолет маузер калибра 7,63 миллиметра…
— Повторите — хиппи?! — шеф «убойной» конторы напрягся, вспоминая.
— Да, хиппи с этюдником. Длинные светлые волосы, усы, круглые очки. Одет в голубую блузу и джинсы. Лет тридцати или чуть старше. Рост около 180 сантиметров.
Глава отдела шумно выдохнул. Опять! в голове не помещается! и снова маузер.
— Сосредоточьте поиск на этой фигуре. Вызовите Веге, — бросил он помощнику. — Отправьте за ним машину, он мне нужен.
15.07
Веге только что возвратился с длительной прогулки — надо было дать нервам и сердцу время успокоиться, чтобы супруга, бдительная, как и он сам, не заметила, что он взволнован, и не привязалась с расспросами — отчего да почему? А тут звонок из управления — срочно!
