углом лежит блондинчик. Правая нога, ступня… оторвана, с левой слетел ботинок, она тоже изуродована. Взрывом ему также разворотило правую руку. А вот левой… Левой этот урод тянется к винтовке, что лежит в метре от него.
«Ты глянь… В груди дыра, всего разворотило, а он всё равно в сознании и всё равно готов драться. И вправду они неубиваемые какие-то!».
И тут инженеру в голову приходит мысль. Одна сумасшедшая мысль. И эта мысль ему так нравится, что он забывает про боль, про раны, про то, что ему не хватает воздуха, и от этого, наверное, у него начинает болеть голова, – забывает про всё это и прячет револьвер в кобуру, вытягивает из ножен тесак.
Подходит к блондину и… три раза подряд тупой стороной тесака сильно бьёт того по единственной рабочей руке. Ломает в ней кости.
– Поедешь со мной, красавчик, – бубнит Горохов себе в противогаз, – посмотришь, как живут люди на севере.
А блондин смотрит на него спокойно и невозмутимо, ну разве что с некоторым удивлением.
«Он даже боли не чувствует, что ли? И кровь из него не вытекает литрами. Вон как её мало».
Горохов удивлён, но удивляться у него нет времени. Из него-то кровь, хоть и немного, но вытекает.
Он быстро, насколько ему позволяет его состояние и противогаз, идёт к стоянке квадроциклов, забирается в тот, на котором приехали сыновья. Заводит его и, развернувшись задом, сдаёт к тому месту, где лежит Тесей.
Боль в животе едва не свалила его на землю. В глазах стало темно, реально темно. Так, что ничего не было видно. Но он смог закинуть эту тушу в сто с лишним килограммов в кузов квадроцикла. И тут, сил уже просто не было, инженер уже не выдержал и стянул противогаз. Вздохнул. Вздохнул, лелея надежду, что теперь-то концентрация газа уже не опасна. Наверное, только это спасло его от потери сознания. Да нет, не наверное. Это и спасло. Он с трудом, шатаясь, сделал три шага до кабины, с трудом влез в неё, уселся, чувствуя, что штаны сзади мокрые и липкие от крови. Вздохнул ещё раз и, заведя мотор, повёл машину к реке, на ходу доставая из внутреннего кармана пыльника рацию. У него не было сил, чтобы соблюдать всякие условности, он нажал кнопку передачи и просто позвал:
– Палыч!
Из рации почти сразу донёсся такой знакомый и почти родной голос старого товарища:
– Слушаю, приём!
– Я всё сделал, я иду, – произнёс Горохов.
– Подхожу к точке, жду тебя.
Всё, вот теперь нужно только добраться до реки, только добраться до реки. Он уже вырулил на дорогу, когда увидел огромного бота, одного из тех, что приехали с сыновьями. Бот покачивался, стоял неуверенно на низеньком придорожном барханчике и глядел, как мимо проезжает квадроцикл, провожал его взглядом, а потом в его маленькой голове что-то сработало, и он поднял своё большое и непонятное оружие.
Дорогой пластик кабины разлетелся кусками, левая дверь отлетела в сторону, левая часть «лобовухи» осыпалась. А в уцелевшей части лобового стекла появилось три крупные дыры. Горохов, прежде чем подумать о себе, подумал о Тесее, что валялся в кузове квадроцикла, – не досталась ли ему пара картечин. А уже потом, выкручивая рукоять газа, он подумал и о себе. Ну, насколько он мог судить, его не задело. В зеркало заднего вида он увидел, как сразу за квадроциклом картечь разрывает старый асфальт, выбивая из-под него белые кусочки гравия. И он, уже не разбирая дороги и не объезжая колдобин, гнал машину на восток. Бугай с его страшным оружием остался за поворотом, можно было бы и вздохнуть, но из-под верхнего листа, прикрывшего мотор, пошёл дым, залетал в кабину, чёрный, пахнущий рыбой. И этого дыма сносилось всё больше. Хотя мотор работал отлично. Пока.
«Ну, только пламени теперь мне тут не хватало, – Горохов не хотел снижать скорости, он боялся, что выживший бугай бежит за ним следом. И он шептал мотору: – Давай, держись… Держись, тут недалеко».
Мотор поначалу держался, но топливо всё-таки откуда-то вытекало прямо на раскалённый двигатель. И не проехал инженер и двух сотен метров, как из-под крышки стали вырваться языки пламени, сначала быстрые и короткие, а потом длинные, дымные, едва не залетавшие в кабину через разбитое стекло.
Мотор уже горел, но Горохов, прикрывая лицо чёрным от засохшей крови рукавом пыльника, гнал и гнал машину вперёд. До реки было уже меньше пяти сотен метров. Только когда двигатель стал гореть по-настоящему, он скинул обороты, но пламя не угасало, так, полыхая и чадя чёрным, он проехал ещё метров сто… Нужно было глушить двигатель. Дальше ехать было уже опасно.
Он заглушил мотор и вылез через уцелевшую дверь… Нет, огонь не собирался гаснуть. Снова преодолевая спазм, он заглянул в кузов.
– Заскучал тут без меня? – спросил он белобрысого.
Тот до этого смотрел в небо, а тут повернул к инженеру голову. Лицо у него было бледным, даже белым. Но вот взгляд… Взгляд осмысленный, холодный, спокойный. Горохов даже позавидовал его хладнокровию. И сказал ему:
– Приехали. Дальше пешком, – Горохов, морщась от боли, влезает в кузов. – И имей в виду: или я тебя дотащу до реки, или отрублю тебе башку. Так что в твоих интересах мне помогать.
Тесей ему ничего не ответил.
– Из тебя и кровь не течёт особо… Крепкие вы, парни… Ладно, я тебя доволоку до реки, тут уже недалеко…
Инженер, собрав в себе все силы и превозмогая боль в животе, перекинул через борт кузова сначала его ноги, а потом и всё остальное. Белобрысый грузно плюхнулся на дорогу, ударился головой, но не издал ни звука, а Горохов, переживая очередной приступ боли, встал в кузове во весь рост. Чуть выгнул спину…
И увидел, как… Раз, два, три… Три чёрных фигуры одна за одной выскочили вверх на бархан и тут же нырнули вниз, с бархана. Это было в трёх, может, в трёх с половиной сотнях метров на север от дороги.
Сомнений у Горохова не было. Эти быстрые фигуры, этот легкий метод передвижения по барханам он знал с детства и спутать ни с кем не мог. Это были дарги. Недотравленные газом или какие-то новые… это уже значения не имело. Они бежали сюда, к дороге, к нему.
– Ну, Тесей, у нас всё меняется, – Горохов с трудом спустился вниз и теперь смотрел из-за кузова на север, – кажется, реку ты не увидишь.
Дарги бежали на дым, валивший
