Коул взял Дома за плечи, развернул его и повел обратно к базе:
— У нас полно других дел. Ты слышал, что сказал этот человек.
— Сволочи неблагодарные! — Парень был в чем-то прав, но Дом не привык к тому, чтобы его посылали подальше. Он был разъярен — черт, он сам не знал отчего: была ли это реакция на смерть Андерсена, Марии или на любую из сотен других смертей. Он знал только одно: он не хочет просто стоять и думать. Он нажал на кнопку наушника. — Сантьяго вызывает Центр, мы с Коулом вам нужны где-нибудь?
Центр сейчас был завален сообщениями, и последнее, что было нужно диспетчерам, — это солдаты, спрашивающие, что им делать. Однако на случай чрезвычайных происшествий существовал план, и отклонения от него могли доставить Центру еще больше проблем. Матьесон ответил после длительной паузы:
— Можете помочь нам здесь, Дом. Будете принимать вызовы.
— Уже идем, — ответил Дом.
Главный корпус военно-морской базы располагался среди череды казенных пятиэтажных бараков из красного кирпича — винтовые лестницы, лакированные полы, темно-зеленые стены. Дом и Коул с трудом пробились сквозь встречный поток солдат и добровольцев, хлынувший из главных дверей. Дом, перескакивая через две ступеньки, помчался в командный центр, приглаживая на ходу форму, несмотря на то что уже очень давно никто не обращал внимания на внешний вид. Как только он вошел в помещение, его оглушила звуковая волна: переговоры, доносившиеся из громкоговорителей, голоса операторов с телефонными трубками в одной руке и наушниками от раций — в другой. Группа местных жителей возилась около висевшего на стене табло, на котором отражалась информация о происшествиях. Они наносили места стычек на нарисованную от руки карту. Матьесон, не прерывая разговора, развернулся в кресле и показал Дому и Коулу на консоль рядом с Аней.
— Хорошо, что Маркус не взял меня на охоту, — произнесла она непонятную фразу. — Там черт знает что творится. Дом, садись за рацию и найди «Сигму Два». От них что-то ничего не слышно. Коул, ты будешь держать связь с Пелруаном. У них пока никаких происшествий, но мне нужно постоянно знать, что там происходит.
На подбородке у Ани виднелось несколько царапин. Она закатала рукава, и, когда потянулась за телефонной трубкой, Дом заметил у нее над локтем огромный синяк.
— С тобой все в порядке? — спросил он.
— Да, она взорвалась уже позади нас. — Она взглянула ему за спину, на доску. — Однако остальным четырнадцати машинам повезло меньше. Убиты двое гораснийцев, четверо наших, несколько тяжелораненых. Я легко отделалась.
Сидеть в командном центре оказалось гораздо тяжелее, чем представлял себе Дом. Все дело было в ожидании, в невозможности схватить автомат и дать выход напряжению. Шаря по частотам в попытке найти «Сигму», он прислушивался к разговорам. Транспортный отряд пытался привести в действие минный трал, строительные рабочие обнаружили около недостроенного дома подозрительный участок недавно взрыхленной почвы, в операционную требовался электрик, чтобы починить какие-то лампы. Различив слова «тяжелое ранение брюшной полости», он постарался немедленно забыть о них.
Карлос. Иногда бывало, что Дом не вспоминал брата несколько дней подряд, а потом наступало время, когда он не мог думать ни о ком другом, даже сейчас, через семнадцать лет. Годы определенно не излечили его. Просто со временем промежутки между приступами боли становились длиннее. Оставалось только с головой погрузиться в насущные проблемы и не давать прошлому возможности проникнуть в мысли до тех пор, пока ты не почувствуешь, что в состоянии как-то справиться с воспоминаниями.
В помещение вошел Хоффман в сопровождении Майклсона. Дом сидел спиной к двери, пытаясь разобрать, что гражданские пишут мелом на доске, но голос Хоффмана, даже если тот говорил шепотом, всегда привлекал его внимание. Полковник когда-то был его непосредственным командиром. Даже теперь какая-то часть сознания Дома ежеминутно готова была выполнять его приказы.
— До тех пор пока мы не узнаем, что у них за взрывчатка, мы не сможем лишить их источников снабжения. — Это говорил Майклсон. — Что они делают: воруют сельскохозяйственные химикаты? Изготовляют их? Черт, Вик, они могут даже подвозить их по морю. Я не в состоянии полностью закрыть остров, даже с радарами на катерах.
Хоффман раздраженно проворчал:
— Если Треску так уверен, что может научить нас, с какого конца лучше разбивать чертовы яйца, то пусть сам и занимается патрулированием!
— Ну вот что: если их снабжают с моря, я скорее сдохну, чем буду тратить время и топливо на пограничные катера! — рявкнул Майклсон. — Мы здесь не таможенники. Будем топить любое чужое судно. Они быстро сообразят, что к чему.
— Вон он идет, — произнес Хоффман. — Сделай радостное лицо, Квентин.
Вошли Прескотт и Треску. Дом искоса наблюдал за ними. Треску привык быть главой государства и привык к соответствующему отношению, даже если граждан в этом государстве насчитывалось всего несколько тысяч человек. Держал он себя надменно, как будто это он принимал здесь решения. Прескотт, казалось, находил это забавным. Если это видел Дом, то Треску тоже наверняка все понимал. Эти двое спорили о чем-то — говорили сквозь зубы, не повышая голоса, но это совершенно не означало, что их интересовало мнение окружающих. Дом почувствовал себя как ребенок или слуга, подслушивающий разговор хозяев. Прескотт уселся за свободный стол, не отрывая от гораснийского лидера пристального неприязненного взгляда.
— Мое решение не встретило поддержки у граждан, — говорил Треску. — Многие хотели рискнуть и остаться на материке. Я пообещал им, что с вами нам будет безопаснее, и теперь из-за вас я выгляжу лжецом. Сотня голодающих подонков, и вы не можете с ними справиться? Ничего себе — могущественная Коалиция, которая поставила на колени Независимые Республики!
— Это вам не война, черт бы ее драл! — прорычал Хоффман. — Это терроризм прямо у наших дверей. Мы не можем сжечь их, не можем разбомбить их, потому что, кроме этого острова, у нас ничего не осталось. Поэтому перебьем их постепенно. У вас есть идея получше? Вы сами только что потеряли целый фрегат и понятия не имеете, как это случилось.
Треску — ему было, наверное, около сорока, жесткое лицо, ежик темных волос и аккуратно подстриженная борода с ранней сединой — склонился ближе к Хоффману, но не с дружеским, а с угрожающим выражением. Дом уже ждал, что полковник сейчас вытрясет из этого человека душу. Но тот лишь стиснул челюсти, как будто Прескотт приказал ему держать язык за зубами, несмотря ни на что.
