Хотя, просить разрешения, чтобы ударить моего новичка было странным. Я знала это. Другие тренеры знали это.
— Нет, — ответила я. Все ребуты в шаттле уставились на меня. Я снова сфокусировала свое внимание на Двадцать два.
— Должен ли я быть оскорблен тем, что ты заколебалась? — спросил он с улыбкой.
— Я все еще могу передумать.
— Как бы ты ему сказала? Он замолчал. По-видимому, это означает, что нам снова разрешено разговаривать друг с другом.
— Я найду палку и изобью тебя ею, когда мы приземлимся.
— Обещаешь?
Я услышала звук, похожий на смех, со стороны Лэба, и посмотрела на него с удивлением. Он опустил голову, пытаясь скрыть улыбку. Двадцать два усмехнулся мне.
— Сосредоточься, Двадцать два, — сказала я.
— Не могла бы ты называть меня Каллумом?
— Сосредоточься, Каллум, — сказала я спокойно и твердо.
— Извини, — сказал он, делая более серьезное лицо.
Шаттл приземлился, и Лэб жестом велел нам встать. Он отодвинул дверь, и мы вышли в темноту, мягкий ветер развевал мой хвост.
Они назвали этот город Розой в честь женщины, которая построила его. Мне всегда нравилось это название, даже было радостно слышать то, что мне предстоит находиться в Розе.
Двадцать два вытаращил глаза, его губы раздвинулись, жилка на шее странно запульсировала. Его ужас был ощутимым, но когда я обернулась, то не увидела ничего необычного.
— Что? — спросила я.
— Что это за место? Где мы?
— Роза, — сказала я, оглядываясь, словно убеждаясь в этом. Конечно же, это была Роза.
— Но… это трущобы?
— Да.
— Они все такие? — спросил он напряженным голосом.
— Какие?
Он показал рукой, и я снова осмотрелась. Трущобы Розы были похожи на трущобы Остина, но, пожалуй, немного хуже.
Может быть, даже намного хуже. Роза был городом, построенным больными. Было удивительно, что они вообще выжили после того, как сбежали из Остина. Как я поняла, даже богатый район Розы не был таким большим по сравнению с другими городами Техаса.
Здания были деревянными сооружениями, построенными после войны. Маленькие дома, расположенные близко друг к другу, имели один этаж и две спальни, и с трудом держались в некоторых случаях. Людям с домами повезло. Квартиры на другой стороне города были не такими хорошими.
«Нам повезло, что у нас есть хоть какая-то крыша над головой», — сказала мне мама в день, когда нас выгнали из очередной квартиры.
Мы спали в заброшенном здании до тех пор, пока у них не нашлись деньги для коммунальной квартиры. У нас никогда не было дома.
Я взглянула на Двадцать два и почти испытала желание еще больше ужаснуть его, но его глаза все еще были зафиксированы прямо перед собой. Я проследила за его взглядом.
Дороги были в основном из грязи, но две главные улицы были вымощены камнем. Они были дырявыми, и заброшенными после того, как стало ясно, что трущобы были ничем иным, как порожденной болезнью обителью ребутов.
Мусор был свален на другой стороне улицы, и зловоние гниющих пищевых и бытовых отходов наполнило воздух.
Работы над водопроводно-канализационной системой в Розе продолжались.
— Они же не все в таком плохом состоянии? — спросил он.
— Не такие плохие, как здесь. Хотя похожие.
— В Остине? — спросил он.
Глупый вопрос; когда я ответила, он уже знал ответ.
— Да. Я многое не помню. Но да, он был похож на это.
— И ты выросла в…
Сочувствующее выражение на его лице раздражало меня. Последнее, что мне было нужно, так это жалость от богатенького мальчика.
— Посмотри на карту, — резко сказала я. — Тебе нужно ознакомиться с Розой.
Он вытащил карту из кармана, и я не смогла отделаться от мысли, что ему стало легче от возможности смотреть куда угодно, только не на меня
— В какую сторону? — спросила я.
Он указал в неправильном направлении.
— Там север.
— Север — это неправильно?
Я вздохнула.
— Да.
— Извини.
Он возился с картой, уронив одну сторону, когда розовый оттенок залил его щеки. Укол сочувствия ударил мне в грудь. Я не была сильна в чтении карт, когда была новичком. Людям не нужны были карты.
Их жизни состояли из тех же десяти-пятнадцати миль пространства.
— Ты здесь, — сказала я, указывая на пятно на карте. — Нам нужно сюда.
Он поднял глаза на меня и улыбнулся.
— Хорошо. Спасибо.
Я направилась вниз по улице, и он подпрыгивал, чтобы не отставать. Парень оглянулся, и я обернулась, чтобы увидеть Лэба, прислонившегося к шаттлу, его взгляд был направлен куда-то вдаль.
— Он останется здесь? — спросил он.
— Да. Офицеры остаются у шаттла, если только они не потеряют аудио или видеосигнал ребута. Тогда они пойдут искать тебя. Но не стоит ожидать от них помощи с твоим заданием. Они здесь только, чтобы следить за нами.
Мы свернули за угол, и я прокралась по пестрой, высохшей траве к двери нашей цели — Томаса Коула.
Он убил своего сына.
Они всегда давали мне убийц детей.
Я не возражала.
В задании не было этого сказано, но был хороший шанс, что он убил сына потому, что ребенок стал ребутом. Как только люди стают ребутами, то становятся собственностью КРРЧ, и, несмотря на то, что те не будут испытывать угрызений совести, если убьют нас позже, но гражданским не разрешено принимать такие решения. Даже если они касаются их собственного ребенка. Несколько родителей пошли по другому пути, пытаясь скрыть их детей, ставших ребутами, от КРРЧ, однако это также привело к аресту.
Я не думаю, что большинство родителей беспокоились, когда их детей-ребутов увезли от них. Они были рады избавиться от нас.
— Сначала? — спросила я, оглядываясь на Двадцать два.
— Постучать.
Я кивнула. Это давало им возможность выйти добровольно. Это редко срабатывало.
Я постучалась и вытянула кулак Двадцать два, ведя отсчет пятью пальцами.
Потом я выбила дверь.
Каждый предмет мебели Томаса Коула был приставлен к передней части двери. Не в первый раз задание блокировало дверь, но это, безусловно, было одной из худших попыток.
Я оттолкнула старую, покосившуюся мебель от двери и перепрыгнула через оставшуюся. Людям, забаррикадировавшихся в своих домах, идти было некуда. Ни друзей. Ни семьи. Никакой человек бы не притронулся к ним.
Улыбка расползлась на моих губах. Я быстра стерла ее с моего лица, пока Двадцать два перелезал через мебель. Он подумает, что я сошла с ума, улыбаясь в такое время.
Две пули врезались в мое плечо, когда взрывы раздались из коридора. Людям было запрещено иметь оружие. Многие делали по-другому.
