– О-ох, какой ты глупенький, Тро! Свобода собраний – признак настоящего демократического государства, так же как и существование легальной оппозиции. – Указывает не телеоператоров: – Мы специально сюда прибыли, чтобы заснять митинг. Представь, даже сиджи[5] добавлять не придётся.
Ах да – ведь она работает в Телекоммуникационном холдинге. Значит, со съёмочной группой? Почти кричу:
– Да неужели они допустят, чтоб генерала казали в коробке передач? Ведь он, он совсем не скрывает…
– Не боись, ещё и по Euronews выпустят, – пояснила Хадижат снисходительно. – Если повезёт, наш материал окажется в агентстве барона Рейтера уже сегодня вечером. Открой глаза! Этот митинг сигнализирует, что на построссийском пространстве, несмотря на трудности, интенсивно идут демократические процессы, а значит, деятельность Временного правительства может быть оценена положительно, с вытекающими гешефтами.
Я решительно не понимал, верит ли Хадижат собственным словам или попросту издевается надо мною.
– С другой стороны, в цивилизованном мире должны оценить реальность угрозы, исходящей от кучки ультраправых во главе с Красновым, – невозмутимо продолжала она. – И, если оценка будет правильной, финансирование рейхскомиссариата «Ост» возрастёт; кое-что просыплется и в карманы Временного правительства. Ты смеёшься? Ещё не всё. Мы расставим акценты. Монтируя материал, обратим внимание на то, что генерал пользуется широкой поддержкой финансовых и промышленных кругов, из чего тоже будут сделаны соответствующие выводы. Поскольку российский бизнес не приемлет общечеловеческих ценностей, а количество сотрудников-геев в средней компании меньше 10 %, следовательно, наша экономика не имеет права на существование. Ну как?
Я испытывал очень своеобразное беспокойство, когда она стояла вблизи: разбегались мысли (хотя ни на одной всё равно не смог бы сосредоточиться); сердцебиение участилось. Я опасался нечаянно прикоснуться к ней, но в то же время, глядя на её крепкую смуглую кисть руки, мне хотелось предпринять нечто такое, отчего бы ей стало больно. Доставляло злобное удовольствие представлять, как исказится это прекрасное лицо, как расширятся и закатятся миндалевидные глаза. Я желал только, чтобы она не переставала говорить; содержание оброненных ею фраз было мне глубоко безразлично.
Неожиданно с ослепительной ясностью – словно хлынули из темноты яркие лучи маяка – обрисовались разнообразные позывы и помышления, столь волновавшие до того. Показалось невозможным, неправдоподобным, чтобы я секунду назад почти вожделел Хадижат; я отшатнулся от неё. Ну конечно, она специально выбалтывала драгоценные сведения, специально откровенничала для Тро, рассчитывая усыпить его бдительность, подладиться, приладиться, выведать, в конце концов. Но что именно?
Огненный хлыст маяка соскользнул во мрак, продолжая описывать призрачную окружность. Я уже не мог утверждать наверное, самолично ли сочинил предание о призрачных поездах или же где-то узнал о них (где?!).
Издали громко позвали: «Ходи же!..»
Хадижат с неудовольствием оглянулась.
– Всё-то им самолично откалибруй, всё-то им укажи… Видишь ли, новая аппаратура! Ну, для неё-то и аккумуляторы нашли, и бензин для фургона. Так что прости-пока, Тро. – Быстрыми шагами вернулась к операторской группе.
Скоро все они разом нахлобучили необычого вида наушники (с громадными, плотно прилегающими раковинами). Хадижат издалека делала мне (как в театре, где жест всегда крупнее, чем в жизни) выразительные знаки. Отстанет ли хоть когда-нибудь? Право слово, это уже даже не забавляет! Я отвернулся.
Краснов по-прежнему вещал с трибуны, однако теперь его голос неимоверно усиливался, приобретая непоколебимую значимость, исходя отовсюду. Генерал не использовал традиционный микрофон или другие привычные акустические средства – напротив, голос негромок, нетороплив, раздаётся как будто внутри тебя: это сокровенные твои мысли, озвученные в самой простой и ясной формулировке, и нет нужды напрягать слух, искать смысл: голос обволакивает, проникает вовнутрь, одаривает бесконечным счастьем чистого знания. Чувствую, как пересыхает во рту, ощущение времени утрачивается; не успеваю уловить момент, когда речения Краснова перетекают в бормотание. Десятки фигурок, толпящиеся под ним, становятся похожими на изваяния, словно воздух вдруг сделался вязким и оковал их; и вслед за общим оцепенением перестали раздаваться и звуки: шарканье, когда переминаешься с ноги на ногу, шелест одежды, невнятный говор, покашливание – всё разнообразие этих естественных, трудноуловимых шумов сменилось безмолвием, абсолютным, полнейшим. И без того колоссальный зал раздвигается до вселенских просторов. Как откровение, в жуткой тишине льётся голос.
– Давным-давно, во времена юности человечества, всеми были приняты простые правила, неписаные нормативные акты поведения в стае. Первое и главнейшее – не убий. Не свобода личности или неприкосновенность жилища, но именно запрет на умерщвление людей, касавшийся, конечно, не всяких, а только членов своего племени. Потеря хотя бы одного соплеменника могла существенно ослабить общину или даже поставить её на грань выживания. Мужчины охотились, женщины поддерживали очаг, шаманы обеспечивали благорасположение стихий. Каждый исполнял предопределённую роль, каждая жизнь была по-своему полезна и ценна. Ты знал, что благополучие твоей семьи зависит не только от тебя, но и от сотоварища, который трудится бок о бок с тобой, и поэтому ты оберегал его, а тот платил тебе тем же.
Но примемся говорить далее, сравнениями и выводами осветим обстоятельства. В наши дни, когда общественное устройство столь усложнилось, возникли индивидуумы – и даже целые прослойки, профессии, – которые не только не приносят пользы, не только не слагают вместе с прочими всеобщее благополучие, но паразитируют на цивилизации, на общественных институтах; люди не просто малоценные или бесполезные, но враждебные всякому социуму: творцы виртуальных миров, торговцы иллюзиями, создающие взамен действительной жизни как бы ложное подобие, призрачную тень её, которая (постепенно, со временем) уплотняется, отнимая силы уверовавших. И отныне – тень отбрасывает предмет. В подобном теневом мире возникает своя экономика, если хотите, своя культура, и государственность, и партийная борьба, и политические технологии; но как бы ни отлаживался обман, как бы ни изощрялись людишки, пришедшие (добровольное, с полным осознанием) на службу виртуальной вселенной, – всё это остаётся не карикатурами даже, а топорными подделками под истинное существование.
