и хорошо, что ты ничего не помнишь. Но это ничего не меняет. Я ждала этого несколько лет. И ты даже не представляешь, что тебя ждет…
Глава 6
Я отстранился, одернул воротник комбинезона и уставился на надзирательницу.
— Давайте сперва проясним вот что. Что бы я ни сделал вам, потеря памяти с меня ответственности не снимает. Я понимаю это и готов принести извинения.
— Извинения? — воскликнула Софья. — После такого, Оболенский, не извиняются.
— Тогда, быть может, расскажете, что я натворил? Для меня это важно.
Она снова наградила меня недоверчивым взглядом. Было заметно, что девушка ожидала от меня другой реакции. Ее рука то и дело скользила к поясу, поближе к дубинке — видимо, ждала повода пустить оружие в ход.
А тут я такой, смиренный аки агнец на заклание, участливым тоном интересуюсь, в чем же дело, и излучаю готовность сотрудничать.
Кажется, у девицы даже немного закипели мозги от такого злостного несоответствия. Но был и плюс: сбитая с толку и растерянная, она больше не пыталась раздавить меня о железную кровать.
Я бросил взгляд на стол и увидел почти полный графин с водой.
— Может, присядете? — предложил я. — В ногах правды нет.
Она снова странно на меня посмотрела, словно не особо верила своим глазам. Но согласилась.
— Конечно. Благодарю.
Я отодвинул перед ней стул — хвала урокам этикета в школе, плеснул воды в чистый стакан и поставил перед надзирательницей.
— Увы, больше никакого гостеприимства проявить не могу. Я и сам здесь еще гость…
— Садитесь, Оболенский, — София постучала ладонью по столу. — Если вы действительно ничего не помните о своей старой жизни, то этот рассказ вас неприятно удивит.
— Я готов.
— Мы с вами встретились два года назад. На Рославльском шоссе под Смоленском. Там, в Кощино, у вашей семьи родовая усадьба. А мой род имел земли близ Стригино, юго-восточнее ваших владений. Вы проводили лето в родовом гнезде, я приехала погостить к родне. Мы не должны были пересечься. Разница в статусе и достатке между нашими семьями слишком велика. Единственное, что у нас общего — обладание родовой силой. Но и в этом моя семья не чета Оболенским.
— И все же мы встретились, — возразил я. — Как это произошло?
— Я ехала в Смоленск на несколько дней — нанести несколько визитов, передать подарки и приветы от родных друзьям. Вы решили прокатиться на автомобиле. Насколько мне известно, вам разрешали ездить при условии, что не будете выезжать на оживленные магистрали. Но вы выехали.
Я нервно проглотил слюну, уже предчувствуя неладное.
— И… что было дальше?
София отвела взгляд. Я заметил, как она стиснула кулаки под столом.
— Вы нарушили запрет, оказались на Рославльском шоссе и поехали на юг, — тихим бесцветным голосом, словно была в трансе, проговорила она. — Я двигалась в противоположном направлении, на север. Вы не справились с управлением ровно в тот момент, когда по встречной полосе проезжала я. К счастью, больше никого в моей машине не было.
Она молча расстегнула ремень и куртку и приподняла рубашку. Я охнул, увидев чудовищный шрам на животе. Бледная полоса рубца тянулась от пупка наверх, к ребрам. Страшный шрам. Даже не прикинуть сразу, как именно она получила такую рану. Хотя в аварии возможно что угодно, особенно если не пристегнешься.
— Значит… Это я с вами сделал, — мрачно заключил я.
— Да. И не понесли должного наказания. Случись это в Петербурге или Москве, наверняка можно было бы раздуть шумиху и заставить вас ответить. Но у вашего рода все схвачено в Смоленске и губернии.
— Так мы что, совсем вас бросили? — удивился я. Я, конечно, только познакомился со своей новой семьей, но даже этого хватило, чтобы понять: род у меня довольно порядочный, если не считать попытки семьи меня отмазывать.
Дед — в хорошем смысле солдафон, которому старались не доносить о моих выходках. Благо он был вечно в делах и не особенно мной интересовался. С отцом толком пообщаться не удалось, но и за ним вроде бы не водилось особых пороков. Мать — как и любая мать, пыталась защитить любимое дитя, пусть даже это в итоге пошло мне во вред. Ну и старший брат казался адекватным.
Иными словами, моя тушка была пока что единственной паршивой овцой, если не считать Темную мать Друзиллу. Но к Ордену, ак я понял, было особое отношение.
Так что меня бы здорово удивила новость о том, что моя родня никак не помогла бедной девушке.
— Не совсем, — ответила София. — Пока я лежала в больнице, ваша семья привлекла лучших лекарей Смоленска для моего исцеления. У них получилось, вытащили. Я долго была без сознания, и за меня все решили родители. Они посчитали, что значительная сумма и дарственная на кое-какие земли от вашей семьи в обмен на молчание моей будет справедливым обменом. К тому моменту, как я пришла в себя, все уже было улажено. Я только успела попросить сохранить мне шрам. Они не успели удалить его, и я потребовала его оставить. Как напоминание.
Я слушал Софию в каком-то ступоре. Чем больше я узнавал о своем предшественнике в этом теле, тем сильнее мне самому хотелось придушить его голыми руками. А лучше — забить ногами до смерти. По каждому удару за каждый проступок. Умирал бы долго и в муках.
И сейчас я чувствовал себя совершенно по-дурацки. Вроде и стоит признать вину, стоит понести должное наказание… Но я-то ничего этого не делал! Да уж, у Тьмы и правда черное чувство юмора. Подарить мне шанс еще раз прожить жизнь, но организовать все так, что жизнь эта сахаром не покажется.
— София… Петровна… У меня нет слов, — искренне признался я. — Честно говоря, мне не верится, что я был способен на подобное.
— Меня злит не то, что вы тогда едва меня не убили, Оболенский, — резко перебила меня надзирательница. — Я в бешенстве от того, что вы после всего этого не сделали никаких выводов! Наоборот, с
