— Славка, ты глянь, с Марьино какие гости! Я тута с лаборантами лялякал… — Рыжий обтер жирные губы рукавом. — В общем, лаборанты грят так. Что если Пепел под низом опять горит, то Поля Смерти притягает. И не тока белые, может, зараза, и красные притянуть. А нео, заразы, в Поле лазиют. Кто сдохнет, а кто вона как… с тура может вымахать. Слышь, Славка, я что придумал…
— Не галди, — попросил я.
Мы добрались до лавки пасечников. Над входом в контейнер было красиво написано: «Все фигня, кроме пчел».
Поперек входа в лавку стояли двое кио. И пропускать нас не собирались.
Тут бы нам с рыжим к Хасану бы свернуть. Или лучше домой пойти. А чо, дома всяко лучше, чем вонь с Пепла нюхать. Но я чо-то про маманину просьбу вспомнил. А эти двое как раз вход в лавку пасечников загородили.
— Ты глянь, никак вояки пожаловали! — толкнул меня в бок рыжий.
Мог бы не шипеть, ешкин медь, я не слепой. А кио уж точно не глухие. Батя говорит, они в три раза лучше нас слышат и видят. Одинаково стриженные, в военной форме, и даже на морду почти одинаковые. Спереди на грудях — бирки с номерами, ремни, подсумки, всякие приспособы на них. И железо тонкими жилками сквозь кожу лезет, аж противно. Глянули на нас криво.
И тут я понял, кто за мной следил. Только я тогда не догадался, что они нас давно караулят. Что все нарочно подстроено, ага.
— Вам нельзя входить, — сказал парень с номером «сто шесть» на кармане. То есть там и цифры, и буквы, имена у них — в жизни не выговоришь. Но я три последние запомнил.
— Славка, кто, кроме пасечников, умеет в Полях Смерти всякую дрянь прожигать? — зашептал рыжий. — Никак вояки принесли на прожиг клинки новые. Или еще что похуже…
Это уж точно, подумал я. Чем они, ешкин медь, еще торговать могут, клюквой, что ли? Хотя… дядька Прохор у кио два бинокля купил, было дело. Дык до того — защитку у них брали и резину водолазную теплую, чтоб колодцы чинить, да не промерзнуть. Свою лавку кио редко открывают — не торговцы они, на базаре сидеть не любят.
— И откудова у вас така форма крепкая? — завистливо протянул Голова. — Нам бы такую, да, Славка?
Кио молчали. Издалека на нас стал поглядывать народ. Двое хотели тоже к пасечнику в лавку, так развернулись — и деру. С вояками никому связываться неохота. Огнем плюнет — без хари останешься, ага. А я стал думать — когда и что я с ними не поделил. Дык вроде ничо им не должен. Страшновато маленько с ними спор затевать. Но отступаться было поздно. Стыдно, люди видят. Откашлялся и говорю так вежливо, культурно:
— Слышь, тупорылый, жопу подвинь. Не один ты за медом пришел, ешкин медь.
Вояки — они странные. Иногда их по целому месяцу не видать, и никто не знает, где живут, где харчи находят. Но курей и поросят точно не разводят. Мужики старые толкуют, что у кио по городу несколько схронов есть, но к себе в гости не зовут. А к нам на базар приходят, когда на Пепле или еще где поблизости Поле Смерти зашевелится. Или если новое появится. Уж такой у них, у кио, интерес.
— Хомо, тебе лучше уйти. Пока есть чем ходить.
Это сказал Сто девятый.
Ох, до чего я их речь поганую не терплю! Вроде как русские слова, а выходит наизнанку. Инженер Прохор говорит, это потому, что кио — переделанные. К примеру, тот, что нам бинокли продавал, он не стареет. Лет двадцать прошло, а тут дядька Прохор того же удальца на базаре встретил. По номеру вспомнил. Не постарел, пес огнедышлый.
— Да кто ты такой, гнида пятнистая, чтобы в чужую лавку вход запирать? — Я сунулся, они плечами сдвинулись. Тулова у них жесткие, кулаком хрен пробьешь. Ну, думаю, сейчас врежет — и конец мне. Из соседних лавок торговцы повылазили, шумят, гадают, кто кого.
— Слава, не цепляйся, — пискнул Голова.
— Хомо, ты будешь ждать, — проскрипел Сто девятый, — пока мы не закончим здесь дела.
Я подошел к кио вплотную. Совсем вплотную не подойти — он руку выставил. На полбашки выше меня ростом, стоит прямо, будто кол проглотил. Нос ровный, челюсть будто из камня резана, глаза пустые, а губы вроде как ухмыляются, ага. Уж такие у них морды, у вояк. Ну и как я мог не цепляться, видя такую вот морду? Да я ему сразу захотел башку в плечи забить! Но мы ж на базаре, потому я сдержался. Я же не такой, как Бык. Вот Бык — он некультурный, он бы уже топором промеж ушей заехал.
— Хорошо, — говорю, — подожду. А вы чо обнялись? Вы другу дружке штыками пока жопы подрочите, а я подожду. А потом пойдем на пустошь, что ли?
Я понадеялся — может, кинутся. Тогда закон базара за меня будет. Но не кинулись. Вояки, ешкин медь, они и есть вояки.
— Согласен, — Сто шестой выдавил наглую ухмылку. — Я не буду тебя убивать, хомо. Но ты станешь калекой.
А вокруг уже народ собрался. И наши с Факела, и чужие. Дык мои слова-то слыхали, все теперь, воякам не отвертеться. И мне не отвертеться. Мне бы, дурилке, сообразить, что нас нарочно обставили, эх. Неужто прав батя, когда говорит, что нет во мне сра… сра… ну это, мышления сра-нического. То есть сра-те-гического, о, выговорил. В ком это сра… короче, ешкин медь, вот Голова так умеет мыслить, про завтра, и про год вперед. А я — ни фига.
— Эй, твердый, будешь биться?
— Твердый, мы на тебя поставим!
— Рустем, сколько можно ставить на кио?
— Э, беру только вечный металл! Нэ суй мине свои медяки!
Из контейнера вышел третий вояка. Сто второй, видать командир ихний, ага. Башка лысая, в жилках блестящих. Сколько ж в нем металла, ешкин медь! Кио вышел с пустым заплечным мешком, мешок знатный, с мягкими лямками, у нас таких нет. Он будто подслушивал. Умеют они, кио, промеж себя без слов говорить, нам бы так!
— Хомо, кого из моих бойцов ты вызываешь первым?
— А мне по очереди некогда. Обоих зараз давай.
— Славка, маркитанты против тебя деньги собирают! — взвыл рыжий.
Тут я маленько задумался — почему против меня? Выходит, заранее меня хоронят, что ли? Не, Рустем не дурак, он хитрит что-то!
— Не галди, — сказал я. — Голова, ты чо, дурной? Не понимаешь разве, мне уступать никому нельзя. Что люди скажут? Сын дьяка Назара жабы испугался?
На морде Сто второго — божья благодать, как маманя говорит. Кио, они такие, не ржут, не плачут. Тут ко мне дядька Прохор протиснулся, наш инженер главный. Сам тоже с охраной, ага.
— Твердислав, не дури! С кио нельзя драться.
— Это почему?
— У них же… — Прохор взял меня за ухо, притянул ближе. — У них кольчуга под кожей, не побьешь ты его!
— Дядя Прохор, ты мне не мешай, ладно?
Пасечники на шум вылезли. Старичок тот, с пчелиным гнездом на загривке, и другой, помоложе. Щурятся, будто со сна. У старого по плечам пчелы ползают, ага. Не простые полосатики, а ихние, серые твари, ешкин медь, с полпальца длиной. Но тут старикан заметил, как я смотрю, зубом щелкнул, и пчелы разом в гнездо улезли.
