Сигнал, полученный утром от Перетрусова, заинтересовал Кремнева. Значит, Шура, как и многие, подправил в документах свое происхождение? Его нельзя в этом винить: людоедская власть решила выслужиться перед быдлом и унизить всех, кто не был унижен до революции. Разумеется, ведь достоинства в мире так мало, на всех его не хватает. Если решили вернуть его одним, то у других нужно отнять. Тьфу! Вот Шура, чтобы не лишиться человеческого достоинства, и перекроил биографию. Да и бог с ним, все равно жизнь ему это не спасло.
Что важно в прошлом Скальберга, а что нет? Хочешь не хочешь, а на Арсенальную набережную сходить надо. Может, пустышку вытянуть придется, а может — и весь банк сорвать. Но сначала Сергей Николаевич отправился на Балтийский вокзал, встретиться с Пантелкиным.
На вокзале было шумно, суетно и весело. То тут, то там играла гармошка и отправляющиеся на фронт красноармейцы тешили себя песенками похабного содержания. Мальчишки — беспризорники и домашние — смотрели на них с завистью.
Сергей Николаевич Кремнев нашел, где сидят чекисты-транспортники, и спросил:
— Мне бы поговорить с товарищем Пантелкиным.
Все посмотрели на молодого парня со слегка оттопыренными ушами.
— Вы по поводу реквизированных мешков?
— Нет-нет, у меня личный вопрос.
— Дочку, наверное, охмурил, — догадался кто-то из чекистов, и все засмеялись.
Покрасневший Пантелкин вышел с Кремневым в коридор.
— Что такое?
— Меня зовут Кремнев Сергей Николаевич, я работаю в уголовном розыске. Вам привет от вашего друга, Богдана Перетрусова.
— Какого Богда… Что?! Он что-то натворил?!
Реакция «друга» немного удивила Сергея Николаевича, но он остался невозмутимым.
— Нет, не натворил. Он работает в уголовном розыске и один из лучших наших агентов.
Пантелкин выдохнул:
— Ну, вы меня и напугали.
— У меня к вам просьба от Богдана.
— Да вы не выкайте, я ж моложе вас.
— Как знаешь. Ты помнишь, что недавно здесь задержали агентов уголовки?
— Я сам задерживал. Между прочим, заранее о таких вещах предупреждать надо.
— Я понимаю, операция была плохо продумана. Потому я сейчас к вам и обращаюсь — неофициально. Вы не могли бы…
— Ты!
— Да. Ты не мог бы нам помочь частным порядком?
— Это как — частным?
— Не создавая лишнего шума. У тебя же есть подвязки на кондукторов, машинистов.
— Ну?
— Баранки гну! — рассердился Кремнев. — Перетрусов говорил, что у тебя голова варит не хуже его. Видимо, ошибался.
— Эй-эй, постойте! У меня голова хорошо варит. Вы хотите, чтобы я нашел, на какой станции сошел тот мальчишка, которого бандиты зарезали, так?
Кремнев снова удивился:
— Действительно, соображаешь.
— Я не могу вам результат обещать вот прямо так, быстро. Но дня за три, может, управлюсь.
— Что, правда?
— Быстрей не смогу, извините.
— Ладно. Как что-то обнаружишь, звони по этому номеру. Скажешь — Кремневу от Пантелкина, мокрое, красное. Мне передадут, и я к тебе сам приеду.
— Только не от Пантелкина. От Пантелеева.
— Как скажешь. Буду ждать.
Уходя, Кремнев думал, что его бы устроила и неделя.
Первые Советские артиллерийские Петроградские командные курсы были реорганизованы из Михайловского артиллерийского училища. Кремнев вошел в здание по мандату и попросил встречи с начальником курсов Михайловским.
— Обещать ничего не могу, — ответил Михайловский, когда Кремнев изложил свою просьбу. — Хотя… как, говорите, его звали?
— Скальберг.
— Знакомая фамилия. Если он не с ускоренных курсов, сейчас посмотрю.
Михайловский открыл несгораемый шкаф в углу кабинета и почти по пояс влез внутрь, после чего вынул пухлую папку, перевязанную тесемкой, и положил перед Сергеем Николаевичем.
— Прошу, можете изучать. Выписки делайте сколько угодно, но отдать с собой не могу. Видите, гриф — «Хранить вечно». Буду хранить, покуда жив.
— Благодарю.
— Вы не обессудьте — у меня сейчас занятия. Я вас замкну на часик?
— Как бы и подольше не пришлось. Замыкайте, пока я тут все это изучу…
Кремнев водрузил на нос очки и развязал тесемку.
Сергей Николаевич легко нашел в списках учащихся Скальберга, братьев Прянишниковых, еще кое-кого из нынешних «фартовых». А ведь какие юноши были — загляденье, и во что они превратились… Все, больше ничего интересного. Взглянув на часы, Кремнев решил, что еще полчаса можно просмотреть, любопытства ради, служебные документы — циркуляры, приказы, сводные ведомости. Здесь-то и нашлось то самое прошлое, которое позволяло вписать гибель Скальберга в некоторое подобие закономерности.
Из училища отчислялись — за «неповиновение приказу» и «отказ возвращаться в казармы» — несколько юнкеров. Кремнев несколько раз перечитал список и никак не мог поверить в удачу. Рядом, один за другим, шли фамилии: Куликов, Сеничев (те самые граждане, убийство которых так взволновало Скальберга), сам Скальберг и братья Прянишниковы, благодаря которым открылась связь между погибшими.
Сергей Николаевич специально скопировал личные данные отчисленных юнкеров, чтобы перепроверить, но он ничуть не сомневался, что таких совпадений не бывает. Список отчисленных на предмет других совпадений Кремнев тоже аккуратно перенёс в записную книжку.
Как раз в это время прозвенел звонок. Аккуратно сложив документы в том порядке, в каком они лежали в папке, Кремнев завязал тесемку и встал, ожидая Михайловского. Тот появился почти сразу, отпер дверь и кому-то в коридоре сказал:
— Юлиан Борисович, не забудьте — завтра мне потребуется табель успеваемости.
Когда он вошел в кабинет, Сергей Николаевич лихорадочно перелистывал вновь раскрытую папку.
— Ага, — понял Перетрусов. — То есть вы сначала не обратили внимания, что даты — по старому стилю?
— Соображаешь. Как Михайловский сказал — «Юлиан», я будто проснулся. Полез проверить дату — и точно, 26 октября.
— И что это значит?
— О, брат, сейчас поймешь. Знаешь ли ты, что произошло в этот день три года назад?
— Ну, революция.
— «Ну, революция…» — передразнил Кремнев. — Тебя за такое отношение к революции Петросовет по головке не погладит. Штурм Зимнего дворца и арест Временного правительства, в ночь с 25 на 26 октября. А кто защищал дворец?
— Э…
— Ты что, не грамотный ни разу? Тебя распнут за такое политическое невежество. Так вот, среди защитников Зимнего были и юнкера Михайловского артиллерийского училища. Их тогдашний начальник, Леонтовский, довольно быстро сообразил, что, если будет штурм, юнкеров там положат. И приказал покинуть пост. Но там некоторые настолько упертые были — мол, нельзя нарушать присягу, мы присягнули Временному правительству, это измена… Ослушались, одним словом. И, если ты не знаешь, получилось все именно так, как говорил Леонтовский. Много юнкеров там постреляли, но некоторым удалось спрятаться. Если не был в Эрмитаже — обязательно сходи, там есть где схорониться.
