— Нет, ты что! — возбуждённо ответил Бульдозер. — Мне сестра вести регулярно по «мылу» шлёт — заморожено строительство. В городском бюджете нет ни шиша, а федеральные резервы не выделяют.
— На то они и резервы, — задумчиво промычал себе под нос Комбат.
Отчаявшись понять, что происходит, Бульдозер смирился с перипетиями судьбы. Сейчас важнее всего было выскользнуть из города незамеченными, пока не рассвело. Пользуясь покровом темноты, а так же услужливо разбитыми хулиганской рогаткой уличными фонарями, под которыми ничего не видно, предполагалось бежать, не оглядываясь. Сталкеры не замедлили этим воспользоваться, выйдя через чёрный ход метрополитена и, на ходу снимая красные куртки — ринулись к ближайшей спасительной поросли, которой на окраине города было предостаточно. С куртками вышла накладка — мешали рюкзаки и поэтому, несущаяся группа походила на знаменосцев, с заломленными руками. Громко ругаясь, забыв об опасности, они поскидывали котомки на землю и сорвали с себя ненавистные спецовки, демаскирующие отряд на всех уровнях. Бидон лязгал по асфальту днищем, а в тишине утреннего воздуха, звук разносился далеко — в разные стороны. Местные аборигены давно уже привыкли, к подобным явлениям, которые часто сопровождались нецензурной бранью и поэтому, не обратили на происходящее за окном никакого внимания. Они только перевернулись в своих постелях, сквозь сон посылая сборщиков цветного металла далеко от этих мест, в неопределённом направлении движения. Звук разливаемой по стаканам жидкости, насторожил лишь местного алкаша Толика, который точно знал расписание работы неофициальной точки и, с точностью до девяносто девяти процентов, мог определить, что в кустах засели чужинцы. Охота пуще неволи, а удар по лицу — вообще ничего не значит против жажды, с большой буквы и халявы, с ещё большей, поэтому, он для себя — всё решил. Как смертники идут в последний бой? Кто может сказать, что в этот момент у них на душе, так и у Толяна, все чувства атрофировались, кроме одного — осталась твёрдая, непоколебимая решимость сесть на хвоста.
— Здорово, братва! — радостным голосом поприветствовал Толя засевших в кустах.
Он изменился в лице, когда на него смотрело пара десятков глаз знакомых лиц, как с развешанных плакатов и без конца транслируемых, по всем государственным каналам, а так же числящихся в федеральном розыске. Ноги у него подкосились, но упасть не дала надежда. Благодаря своему внешнему виду, Толя в представлении не нуждался и нацедив, из бидона, большую алюминиевую кружку душистого пойла, ему молча всучили гостинец. Не веря своему счастью, Толик не заставил себя уговаривать и осушил ёмкость до дна — одним залпом, забыв при этом, попросить закуску. Комбат исправил оплошность, протянув ему сморщенный огурец прошлогоднего засола, но не успел. Четырёхсотграммовая порция самогона сработала, как выстрел в упор, сразив Толяна наповал и тот упал, как подкошенный. Лишившись чувств от ударной дозы, он, между делом, ещё и обмочился.
— А поговорить, протянул Почтальон, обиженно поджав губы.
— Прямо на мою сидушку набрызгал! — обречённо вздохнул Сутулый.
— Окропи её одеколоном, — посоветовал Кащей.
— Поздно, — ответил ему товарищ. — Придётся оставить полипропилен пострадавшему.
— Даже имени не сказал! — усмехнулся Крон. — Что теперь на памятнике писать?
— Что-что, — вздохнул Дед. — Неизвестному солдату…
Пострадавший пребывал в двойственном положении: и как потерпевшая сторона, и как удовлетворённая всем, о чём он только мог мечтать, вплоть до обеда. В холодном утреннем воздухе запах сырой земли, вперемежку с прелой листвой, ощущался особенно остро. Приправленный атрибутами Красной стоянки, в виде пробок и пластмассовых стаканов, забегаловка напоминала уголки далёкой родины, где такие же Толики добавляли с утра, по малой толике. Посмотрев на товарищей, морщивших носы от ударившего в них амбре запахов, Крон сказал:
— У меня, лично, до сих пор стоит в носу запах метрополитена.
Оставив сопящего в нирване Толика, сталкеры продолжили путь, держа курс на перелески, которыми проще добраться до Энска 15, оставаясь незамеченными. Пересекая маленькую речку, у которой и официального названия, скорее всего не было, все разом оглянулись на полусгнивший мосток. Он весь рассыпался на отдельные брёвна, что радовало русскую душу, а Почтальон изрёк то, что и без него было видно:
— Не мост, а развалюха, какая-то!
— Изначально, строить надо так, чтобы танки не прошли, — заступился Пифагор, за местных строителей.
Большую часть дальнейшего пути проделали молча. Тишину нарушил Крон:
— То обстоятельство, что на нас ополчилась полиция сопредельного государства, меня не удивляет! Меня огорчает другое — почему наша полиция идёт у них на поводу?
— Может быть, родственные связи? — робко предположил Бармалей, как будто его за это высказывание могли избить.
— Может быть, — задумчиво промычал Крон и процессия скрылась в коренном лесу.
Глава четвёртая Трапперы зоны отчуждения
«Вот граната, вот чека от неё. Ну, я побежал…»
Из шуток чёрного торговца на нелегальной барахолке.
Почти сутки ушли на то, чтобы на товарняке добраться до Энска 15. Состав тормозили, чуть ли не на каждой станции и без конца составляли: то убирая одни вагоны, то добавляя другие — едва не расколов группу на две спящие коалиции. В итоге, к месту назначения, экспедиция прибыла перепачканная углём и коричневой пылью, годами скапливающейся в углах вагонов и выметающейся, только вместе с грузом, который необходимо волочить по полу. Покинув территорию узловой станции, товарищи направили стопы к легендарной зоне отчуждения, которой пугают детей. Дети, от этих рассказов, по мере взросления, проникают необузданной тягой посетить те злополучные места, растворившись среди рукотворного хаоса. Наконец-то, остались позади колючие заграждения, вместе с предупреждающими знаками и появились утверждающие, убеждающие в том, что это — конец. И не только здоровью, но и самой жизни. Про неудобство, писать на фанере посчитали просто неприличным — это подразумевалось само собой.
Впереди замаячил одинокий хутор, в синевато-белой туманной дымке вырисовываясь крышей, крытой соломой. Вьющийся над трубой сизый дымок, не оставлял никаких сомнений в том, что данная местность обитаема. Скучающий на крыльце Дед оживился, увидев путников, так как почти постоянно приходилось коротать время в одиночестве. Он с удивлением разглядывал странную, по его мнению, компанию, потому что сталкерские пути уже давно прошли мимо его поселения, не задевая даже краем.
