Я не стану повторять. Мы с тобой отлично жили вместе. Разве я не была тебе самой лучшей владычицей? Но ты оказался способен на ужасную измену. Это непростительно. Однако я, так и быть, прощу тебя. Один-единственный раз. Только сегодня. И только в честь прежних твоих заслуг. Но если я найду здесь еще какую-нибудь… ну… да какую угодно… в общем, если хоть самое маленькое изменение появится тут без меня, так и знай, я тебя брошу. Пропадай! И поздно будет потом обижаться. Надеюсь, ты меня понял.
Хмурясь, она полезла в дырку, а сад покорно молчал за ее спиной.
Целую неделю происшествия в саду не выходили у Анны из головы и наполняли ее негодованием.
Наконец выдался удобный денек для новой вылазки.
На этот раз сад ни в чем не проявил неповиновения. Деревья стояли на своих местах. Не появилось ни единого нового кустика. Сова, правда, покинула дупло, но ведь Анна еще не установила для нее правила обязательно быть на месте при визитах владычицы. Сова невиновна. А правило это Анна непременно установит в ближайшем будущем… Нур вышел к ней и удостоился права слопать маленькую подарочную рыбку. Белки получили свои орехи. Грибы выросли именно там, где она и хотела. Из вас, дорогие верноподданные, получится превосходный суп. Благодарю за верную службу.
Ничто не предвещало неприятностей, когда дочь художника вышла к дому. Но тут ее хорошее настроение улетучилось в мгновение ока.
Это уже не игрушки.
Над клумбой полыхали багряными огоньками желтые розы сказочной красоты…
Первой ее мыслью было: ты хотя бы не добрался до бархатных нарциссов! А потом девушка понеслась вон из сада, словно за нею гналась целая стая хищных зубастых роз с багряным зевом.
Придя домой, Анна достала из погреба кувшин с холодным молоком. Поставила рядом с ним на стол глиняную кружку…
«Как же так, – думала она, – ведь он просто взял да и залез ко мне в голову. Так поступать нельзя».
Она поставила рядом с кувшином вторую глиняную кружку.
«Нет, я думаю неправильно. Это про всякие новости в саду можно было сказать: „Так поступать нельзя“. А про то, что кто-то залез тебе в голову, надо говорить иначе: „Начались ужасно опасные вещи“. И просто уму непостижимо, до чего неправильные».
Она решительно отрезала себе большой ломоть хлеба.
«Конечно же, я не боюсь никаких волшебников, особенно тех негодяев, которые смеют присваивать себе мои мысли!»
Она налила молока в кружку движением отважного и твердо уверенного в себе человека.
«Хотя… он ведь может за мной следить. Даже сейчас, в моем собственном доме!» – Анна опасливо огляделась. Впрочем, что толку оглядываться, если опасный враг засел прямо у тебя в голове, смотрит твоими глазами и слушает твоими ушами!
Она подняла кружку и выпила моло…
То есть она попыталась выпить молоко, но молоко куда-то исчезло.
– А ну-ка перестань! Перестань немедленно! – воскликнула она, обращаясь к невидимому собеседнику.
Слава богу, отца дома не было.
– Мы наняли тебя защищать наш город, а ты повадился воровать мысли и молоко! Тебя надо сейчас же прогнать за ворота, понимаешь? – продолжала дочь художника беседу с преступным магом.
В этот миг ее взгляд упал на первую кружку. Молоко из нее никуда не исчезло. И, следовательно, никто не пытался обокрасть честный дом городского живописца с помощью отвратительных магических штучек.
Как благовоспитанная девушка, Анна обязана была извиниться.
– Ну хорошо. Ты не крал молоко. Прости, пожалуйста. Но ведь чудесные желтые розы с багряной сердцевиной ты точно у меня стащил прямо вот отсюда! – она приложила палец к виску.
Волшебник не откликался.
Анна все-таки выпила молоко и вышла погулять по окрестностям, чтобы успокоиться и собрать мысли в кучу. Мысли иногда пугаются плохого настроения у своего хозяина. Тогда они начинают безобразничать, устраивая в голове сущий сумбур. Это как если бы в течение года не наводить в доме порядок, но предметы все равно оказывались бы на своих местах, зато в один прекрасный день они все разом уносятся туда, куда их поставили давным-давно и не убрали. Какой кошмар!
Когда дочь художника выходила из комнаты, за ее спиной на столе плакал горючими слезами аппетитный ломоть хлеба. Его бросили! И чем он провинился?
Анна Харфагра была наделена житейским здравым смыслом. И он говорил девушке: редко встречаются очень хорошие люди, но и жутко плохие тоже попадаются нечасто. Наверное, с клумбой – это какая-то шутка, просто у волшебника худо с чувством юмора. Так?
В то же время здравый смысл подсказывал и совсем другую идею. Да, конечно, злодеев мало. Но, возможно, сейчас как раз наступил тот самый редкий случай, и ей встретился самый настоящий злодей. Тогда не только ей, маленькой художнице-подмастерью, грозит опасность, но и всему городу. Не хочет ли он свергнуть бургомистра и сам стать бургомистром? Впрочем, какая ему корысть становиться бургомистром в столь бедном городе! А может быть, он хочет заполучить в свои руки бедный городок на отшибе великой державы, чтобы творить беззакония, всячески издеваясь над местными жителями, и никто бы этого не заметил.
Ее мысли, вместо того чтобы прийти в состояние ясное и прозрачное, только рассумбурились еще больше.
Не пора ли поднимать тревогу? Не пора ли сходить к кому-нибудь… ну… к кому-нибудь серьезному и взрослому… А она сама, что, уже не взрослая? И какие обвинения, кстати, выдвинет очень взрослая девушка шестнадцати лет? «Он стащил мои розы и посадил у себя на клумбе, люди, спасайтесь, иначе он захватит власть во всем городе!»
Определенно, засмеют…
Так она размышляла, гуляя по улицам до позднего вечера. В конце концов девушка решила: надо совершить еще одну разведывательную экспедицию в гнездо мрачного зла. Ей требовались сведения.
И еще Анне хотелось посмотреть на розы, появившиеся на свет прямиком из ее мечты.
– Ой! – только и смогла выпалить она.
Давешние розы на клумбе совершенно отсутствовали. То есть там не было ни единой чудесной розы. Ни единой сказочной желтой розы с багряным язычком пламени в сердцевине!
Допустим, такую беду Анна бы еще поняла. И даже стерпела бы. Ведь уже всему городу до единого человека понятно, насколько скверно обстояло у волшебника с чувством юмора. Но его новая шутка выходила за рамки приличий уж очень далеко.
И она сказала «ой!» не потому, что испугалась, а потому, что ужасно рассердилась. Несомненно.
На месте роз цвели ее прекрасные, ее удивительные бархатные нарциссы. Они высоко поднялись над клумбой – так высоко, будто еще вчера на их месте
