С большим трудом освобождаю ногу от травы, я отстёгиваю "лыжи". Василий делает то же самое. Он долго их рассматривает, потом с очевидным сожалением отбрасывает далеко в сторону. Да! Культурный человек сразу чувствуется по тяге к прекрасному! Но топливные мешки закончились, и "лыжи" нам вряд ли ещё раз понадобятся.
— Ловко это у тебя получилось, — сказал он.
— Ну, чем-то же я занимался перед тем, как стать шпионом, — мне приятна его оценка, но почему-то чувствую себя неловко, поэтому добавляю. — "Ещё я пишу"!
— "Читаю, пою и пляшу", — тут же подхватывает Василий.
Ну, что ж, по крайней мере, у нас были одни духовные наставники.
Я поступаю с "лыжами" так же, как и Василий. Мы "разбиваем" ботинками траву и по грудь проваливаемся в воду. Одного короткого взгляда достаточно, чтобы понять: "по грудь" — это относится только ко мне. Василию вода поднимается чуть выше пояса. Наваливаемся на коромысло и, отталкиваясь от плотного, скованного мерзлотой дна, продолжаем движение.
Улыбаюсь. Я и в прошлый раз в этой ситуации улыбнулся. Не могу избавиться от наваждения, что если бы я сел Василию на шею или уселся сверху на мешок, напарнику было бы только легче…
Он раза в два меня тяжелее и раз в пять сильнее. У меня была возможность в этом убедиться. В самом начале нашего пути, ещё с первым мешком, коромысло всё время норовило впиться мне в грудь и развернуть в обратную сторону. Но прежде, чем я успел попросить его умерить силу, он взялся поближе к тросу, уменьшив тем самым плечо, моменты сил уравнялись, и, в полном соответствии с законами физики, дальнейшее движение проходило равномерно, поступательно, прямолинейно.
Только очень тяжело.
Спустя две сотни шагов возникает стойкое ощущение топтания на месте. Наверное, Василий чувствует то же, потому что, не сговариваясь, мы вместе оглядываемся назад. Причина снижения скорости очевидна: чем "слабее" травяной ковёр, тем больше он прогибается над мешком с топливом, увеличивается площадь соприкосновения, стало быть, растёт сопротивление движению трением.
Опять физика!
В ясную погоду я бы попытался отыскать фарватер буксировки первого мешка, но при такой видимости, как сейчас, — пустая трата времени. Придётся "чистить" воду ещё раз.
Но сначала необходимо выбраться наверх и согреться.
Я по-прежнему боюсь переохлаждения; пожалуй, даже больше, чем шаров.
Первым на вздувшуюся над мешком траву взбираюсь я, потом, кряхтя и что-то нашёптывая, карабкается Василий. Пытаюсь ему помочь, но это лишнее. Несмотря на вес и размеры, он достаточно ловок и проворен для такой физкультуры.
Усаживаюсь на скрещенные ноги, разворачиваю плечи и чуть приподнимаю голову. Теперь ничто не препятствует вентиляции лёгких. Закрываю глаза и концентрируюсь на дыхании, стараюсь отвлечься от холода и сырости, выпросить у своего тела ещё толику калорий, чтобы согреться. Долгий изучающий взгляд Василия мешает, не даёт сосредоточиться. Он всегда наблюдает за мной, но я не столько замечаю, сколько чувствую его внимание. Приятно, что он ни разу не пожаловался на наш скудный рацион. А ведь "греть" ему нужно куда большую массу, чем мне.
— Как тебе удаётся хранить спокойствие духа? — неожиданно спрашивает Василий. — Положение безвыходное: сыро, гадко, мерзко… А ты всю дорогу улыбаешься!
— Выдумки всё это, — так и отвечаю: не открывая глаз. — Безвыходных положений не бывает. Но случается, что человек безуспешно ищет выход, вместо того, чтобы приспособиться.
— Не понимаю, — признаётся Василий.
— Очень просто: "безвыходное положение" — это ситуация, из которой нет выхода в рамках представлений о прежней жизни. Но если положение "безвыходное", значит, изменились условия. Изменилась жизнь. Теперь нужно принять новые условия, и по ним жить. То, что для тебя "сыро, гадко, мерзко" — моя жизнь. Я принял это. Значит, ситуация для меня перестала быть критической. Мне не нужно искать "выход", мне и здесь хорошо…
Чуть-чуть, совсем немного, приоткрываю глаза и вижу, что он сидит так же, как и я: на скрещенных ногах, развернув плечи… Ну и славно. Отто плохому не научит. Добро пожаловать в школу выживания Пельтца! Мы восстанавливаем дыхание, потом, словно по команде, поворачиваем головы к цели нашего пути. То ли дождь поредел, то ли мы подошли к острову вплотную, но в той стороне и в самом деле что-то темнеет. Мне опять становится не по себе. Если там притаился наш враг, невозможно понять, почему мы до сих пор не уничтожены.
Мы лежим у основания огромного, по самую макушку заросшего мхом мегалита, возвышающегося над нами тёмной, почти неразличимой в ночи массой. Я пытаюсь что-то разглядеть в прибор ночного видения. Сильно сдали глаза, непрерывно болят и слезятся. Думаю, это из-за болотной воды, в которой наверняка много паразитов. Нашёл в аптечке глазные капли, но улучшения не заметил. Каламбур! Ха-ха…
Василий сопит за спиной, и от его дыхания становится спокойнее. Я всё время чувствую его необъяснимую заинтересованность и бесконечное терпение.
Осторожно прочищаю салфеткой глаза, и, превозмогая боль, всматриваюсь в пространство перед собой. Чёрное пятно топливных мешков с набросанной на них ветошью резко выделяется на фоне серой воды, дальше идёт сверкающая серебристая пустыня, простирающаяся до самого горизонта. Так выглядит пустошь в инфракрасных лучах. Второй мешок забросить на первый не получилось: не хватило сил, и помешала осторожность — как бы не повредить прочный на разрыв, но чувствительный к проколам материал, из которого мешки сделаны. Но оно и к лучшему: поджигать следует, конечно же, первый, прогретый мешок. Когда ткань мешка прогорит под костром из сучьев, через отверстие на свободу вырвутся пары бензина, образовавшаяся бензино-воздушная смесь немедленно воспламенится. Пропорции, конечно, будут произвольными, но я рассчитываю на какое-то подобие объёмного взрыва…
Отчётливо светятся нагретые за день валуны двух оазисов, в полукилометре от нас, один на юге, оттуда мы вели наблюдение за островом, другой градусов сорок восточнее, там мы тоже побывали.
Здесь мы находимся уже сутки. Дождь почти перестал, но днём темень от туч такая, что не покидает ощущение, будто мир отказался от солнца решительно и навсегда. А может, это солнцу надоели бесплодные попытки согреть это хмурое, неприветливое место…
Скоро мы поняли, что шары возникают не на самом острове, а выскакивают из-под воды метрах в двух от береговой линии. Удаляясь от острова, они становятся всё более "плотными", приобретают характерный золотистый цвет и быстро теряются на фоне ядовитой зелени согры.
