– Вся горючка на фронт ушла, веришь – баки почти сухие, – пожаловался местный оперуполномоченный.
Он же помог мне с ночлегом, приютив на диванчике в кабинете.
А утром – снова в путь.
Вечером я был уже в Курске. Ночевать или дальше ехать? Нет, переночую – до Конотопа еще далеко, не выдюжу. Тем более фара имеет только узкую щель и светит едва ли на двадцать метров. Ночью ехать – сплошная мука, дороги не видно.
Пришлось искать ночлег на окраине, но мир не без добрых людей – повезло, пустили. Я опять переночевал у сердобольной бабушки, расплатившись деньгами. Продуктов – этой недевальвируемой валюты – уже не было.
Едва рассвело, как я снова отправился в путь – пока дороги еще не были забиты колоннами войск. И уже поздним вечером въехал в Конотоп. Устал так, что не пошел к Сучкову, а завалился в нашу комнату и, едва стянув сапоги, без сил свалился на кровать. Мышцы ныли так, как будто их долго мяли и выкручивали. Нелегко даются фронтовые дороги!
Утром я наскоро умылся, сбрил трехдневную щетину и помчался в отдел – предстать пред глазами начальства. Подробно доложил полковнику, что успел нарыть.
– Молодца! Не зря, значит, съездил. А мы тут тоже не сидели сложа руки. У меня один из офицеров – может быть, знаешь – Кирьянов из 4-го отдела, он из бывших «топтунов». Поводил вчера твоего Федотова – аккуратно так поводил!
– Какой же он мой?
– Твой, твой, не отнекивайся. Так вот: был он в пивной на Сталинской улице и, по-моему, обменялся информацией с буфетчиком.
– Это что – не точно?
– Близко подойти Кирьянов не смог – чтобы агента не насторожить и самому не спалиться, потому ручаться не может. Но спичечными коробками они, похоже, обменялись.
– Любопытно!
– Еще как! Людей не хватает за всеми проследить. Силовиков достаточно – схватить, повязать чисто, а вот с «топтунами» напряг. Не каждый может следить за человеком так, чтобы его не заметили. Причем заметь – весь день.
– Взять бы его, гада, за жабры, да вытрясти из него все, что знает.
– Можно. А ты уверен, что в группе радист один?
– Не уверен. Только у другого радиста почерк иной, в разведцентре запаникуют.
– Если радист пропадет, группа насторожится и может перебраться в другой город. А хотелось бы ее всю накрыть. Я не думаю, что группа велика. Основное ядро – человека три-четыре, ну и пособников – до десятка, не больше. К тому же многие из пособников «в черную» работают, за деньги. Если их и возьмем, они все равно ничего нам не скажут, потому как не знают – они ведь даже не пешки, просто мелочь.
– Умом понимаю, но руки горят взять сволочь и допросить с пристрастием.
– Пока ты его расколешь, остальные уйдут или затаятся.
В дверь постучали, и вошел незнакомый мне сержант. Он козырнул, положил на стол полковнику листок бумаги и вышел.
Сучков прочитал текст, и на его скулах заиграли желваки.
– Опять рация в эфир вышла! Причем сегодня – как раз смена Федотова. Иди, Колесников, думай. От работы на КПП я тебя освобождаю. Уж коли ты вычислил этого Федотова, занимайся теперь только им. Даю тебе полный карт-бланш. О результатах – докладывай немедленно.
Я вышел из здания и задумался. Где и как искать радиста, как выйти на сообщников? Хоть я и оперуполномоченный СМЕРШа, такой работой никогда не занимался – не розыскник. Тем, кто раньше служил в уголовном розыске, все-таки легче – навык есть.
Я присел на крыльцо, закурил. Город Сумы недалеко. Судя по автобиографии, Федотов родился там. Съездить? А что мне это даст? Еще раз можно убедиться, что агент – не настоящий Федотов. И не факт, что я найду его родственников – опять тупичок получается. Думай, Колесников, думай.
А не начать ли разматывать клубок с конца? Рация выходила уже четырежды, и каждый раз – с нового места. Мое предположение о нескольких рациях несостоятельно. Ни одна группа не сможет иметь четыре рации. Как он тогда ее перевозит, когда выходит в эфир? На работу с собой носить он ее не может – некуда спрятать. В карман ведь ее не положишь – велика. Составы, которые он сопровождает по службе, разные, следовательно – вагон отпадает.
Последить бы за этим Федотовым – но как? Гражданской одежды у меня не было, а если за ним в военной форме ходить – приметно будет. Специальной формы у сотрудников СМЕРШа тоже не было. У меня, например, форма армейская, полевая. На погонах – эмблема танковых войск, и петлицы черные – так это потому, что наш отдел числится за 2-й танковой армией.
Попробовать разве что издалека, в бинокль понаблюдать? В лицо я этого Федотова знаю – по фотографии в личном деле. Нет, все-таки надо попробовать!
Я сходил на квартиру и достал из мешка Свиридова бинокль – хороший восьмикратный «Цейс», трофей капитана. Думаю, он не обидится, что я без спроса взял. И – на вокзал. Сказал же Сучков, что сегодня – смена Федотова, и рация в эфир выходила, засекли ее. Вот я и погляжу, куда он с поезда пойдет.
Отправившись на станцию, я зашел к начальнику вагонного депо. Тот сразу узнал меня, засуетился.
– Пара маленьких вопросов, и я освобожу вас от своего присутствия. Федотов у вас сегодня в смене. Так?
– Так.
– С какой стороны прибывает поезд, который он сопровождает?
– Со стороны Бахмача.
– Большое спасибо. Я полагаю, вы не станете никому о нашем разговоре распространяться?
И не дождавшись ответа, вышел. По путям прошел в конец станции. Где-то здесь останавливается последний вагон, на тормозной площадке которого будет находиться Федотов. Надо искать укрытие. Не могу же я одиноко торчать на путях, привлекая всеобщее внимание.
Метрах в тридцати от меня стояла будка стрелочника. Лишний свидетель.
Слева от путей были ветрозащитные посадки деревьев, справа – город. Пожалуй, укроюсь в посадке.
Я нашел место поукромнее, расположился на траве и достал бинокль.
Пыхтя и отплевываясь паром, прошел паровоз – старенький, серии «Э», с натугой тянувший платформу с танками. Остановился. Последний вагон был метрах в семидесяти от меня.
Я поднял бинокль. Главный кондуктор на площадке был совсем не похож на Федотова – молодой парень в черной железнодорожной форме. Он спрыгнул с платформы, снял с вагона красный фонарь, подхватил «балетку» – так назывался маленький фанерный чемоданчик, в котором брали на работу еду, – и ушел в сторону депо. Ну что ж, терпения мне не занимать, буду ждать.
Минуты шли за минутами, час за часом. Поезда приходили и уходили.
Наблюдая в бинокль за жизнью станции, я уже начал понимать, как работает железная дорога, кто, куда и зачем идет.
Солнце садилось за горизонт. Было еще светло, но все предметы отбрасывали длинные тени, предвещая скорые сумерки. Еще полчаса – и в бинокль ничего не будет видно. Станция соблюдала светомаскировку, и никаких прожекторов на ней не было.
