Ознакомительная версия.
— Встретимся ещё, — сказал Горох. — Эй, как тебя — Урод? В штаны-то не лезь, ничего там у меня не заначено, мы к друзьям летели… А Зоне вашей мы кранты скоро приделаем!
— Подбирайте товар, — сказал Матадор. — Живой он, живой, мы честно играем, артерию потрогай… Сотрясение мозга у него есть наверняка, а так здоровый. Интересно, кому это Белый на Материке понадобился?
— Кому надо, мне не докладывают, — проворчал Горох и, демонстративно подняв руки, направился к вертолёту.
Двое подручных подхватили тело в белом комбезе и легко потащили туда же.
А вот устраивались они в вертолётике долго, кряхтя и переругиваясь по причине тесноты.
— Здоровый кабан попался, — пожаловался Киндер. — Я-то думал, все пилоты миниатюрные, вроде меня… Пусть бы Топтыгин его держал, ему легко…
— Топтыгин бы его сразу задавил, по неосторожности, — сказал Матадор. — А я никогда не лишаю людей последней надежды…
— Победители, мать вашу в пять, — сказал Майский. — Банка с пауками. Вы что, вправду меня собрались арабам сдать?
— Ещё один урок Зоны, — сказал Матадор. — Не болтай лишнего с ближним своим…
— А я-то вас за людей… — начал журналист, но голос его потонул в шуме винтов.
— Всё ж таки краше бы було йому дистанционку мою за пазуху сунуть, — сказал Мыло. — А то вспорхнули, блин, як вольны пташиночки! И усё. А де Горох? А никогиньки нема…
— Сталкерское слово — кремень, — важно сказал Киндер.
— Вы, надеюсь, журналиста не покалечили? — спросил тот, кого называли Уродом.
Он уже опустил платок, и оказалось, что никто ему полморды не откусывал. Нормальное лицо, каких тысячи. — Это хорошо, что нет. А ещё мне весьма любопытно было бы узнать, кто на Материке моей особой так интересуется, что готов пожертвовать кучу бандитов. Кстати, вы гостя-то развяжите, что ему мучиться, мы и так в аду…
— Это мы с дорогой душой, — сказал Мыло и ужасной своей финкой, перекованной из танкового плунжера, разрезал путы Майского — сперва на ногах (ловко увернувшись от немедленного пинка), потом на руках…
— Знакомься, Белый, — сказал Матадор. — Это журналист Печкин, пришёл написать заметку про нашего мальчика… Про нашего мальчика, с которым ничего не случится…
…Так и прилипла с той поры к Майскому кликуха — Печкин.
Марк Давидович Штерн по прозвищу Матадор, 52 года
…Вот ты, Печкин, спрашиваешь, кто такие крестники. Отвечаю: крестники — это те, кого спас Белый. Нечто вроде ордена. И число их растёт, потому что это Зона, и всё время приходится кого-то спасать…
О том, как Белый появился в Зоне, я тебе как-нибудь потом расскажу. А вот как он меня-то вытащил — это целый роман.
Когда власть принялась вытирать о науку ноги, я понял, что в родном НИИ делать мне больше нечего. За бугор уезжать показалось мне делом недостойным, да и возраст уже был не тот, чтобы всё с нуля начинать. Вот сынок мой, тот укатил в Штаты, торгует сейчас недвижимостью. Романтика! Всю жизнь мечтал!
А я, стало быть, так и остался советским человеком. В лучшем, заметь, смысле этого слова. Между «совком» и «советским человеком» такая же разница, как между «жидом» и «евреем». Потому что «советский человек», как ни крути, звучит гордо.
Да отсохнет моя правая рука, если забуду тебя, Империя.
Решил я продать свою хатку на Охте и переехать куда-нибудь на юг, в тот же Крым. Но там такая история вышла… Короче, остался я и без денег, и без крова, и ещё слава богу, что не убили меня эти чёрные риэлторы. Бомжевал натурально и, вероятно, сдох бы под забором, если бы не встретил одного знакомца. Он-то и подсказал мне завербоваться на Янтарь.
На Янтаре учёных и без меня хватало, так что взяли без пяти минут доктора наук простым лаборантом с испытательным сроком.
Но не задержался я на Янтаре, хотя с Зоной познакомился основательно. Там, в научном центре, всё как положено: интриги, доносы, подсиживания, охота за грантами. Даром что вокруг Зона с её ужасными чудесами. А ты думал, что в мире науки понедельник по-прежнему начинается в субботу? Хрен-то.
В одном рейде проводником у нас был Мыло. Когда мы с ним единственные в живых остались, он и говорит — да не возвращайся ты туда, нечего тебе там делать. Совпали мы характерами, понимаешь. Противоположности сошлись. Казалось бы — что общего у физика с колхозником? А много чего нашлось. Та же Империя…
Тут как раз и Большой появился со своими реформами. Жить стало немного полегче.
О своём боевом пути много распространяться не буду, в другой раз поведаю. Короче, после встречи с одним пугливым солдатиком на Периметре остался мой связчик без ног. Он один ходил в Предзонье, без меня. А тот солдатик его и подстрелил. Но нашёлся хороший человек, не прошёл мимо…
Мыло лежит в больничке, а сталкер Пилюлькин говорит, что надо его в Германию отправлять, чтобы спасти конечности. Денег надо. У Мыла сбережения хорошие есть, у меня кое-что. Но всё равно не хватает. Куда сталкеру податься?
Подался я, естественно, к Большому. Так и так, выручай, отец родной… Бар «Хардчо» тогда ещё не фунциклировал, один голый модуль стоял внутри развалин. Вот там мы и толковали, сидя на ящиках с оборудованием.
— Лады, — говорит Большой. — Только и ты меня, Марк Давидыч, выручи.
— Чем могу, — говорю. А сам уже чувствую, что назревает какая-то неприятность…
Так и есть!
— Своди в Зону троих клиентов, — говорит Большой.
А мне проводником ходить — азохен вэй! Не люблю! Не могу смотреть, как из людей в трудную минуту всё дерьмо лезет. Не хочу за других отвечать. За себя бы ответить!
Так ему и сказал.
— Понимаешь, — говорит Большой, — это очень нужные клиенты.
— Ну так проводники-то у нас имеются, не мне чета — Узел, Комарик, Джамайка…
— Ты английский знаешь, — говорит Большой. — Говорить с людьми умеешь. Ты в самый раз будешь…
— Нет, — говорю. — Лучше я с Мастдаем и Паганелем пойду на хутор Глиничи — им учёные заказали добыть живого снорка. Кстати, Юкка-Пекка английский знает, а молодёжь наша так вообще поголовно…
— Давидыч, — говорит Большой. — Я не всем доверять могу, а тебе с дорогой душой. Велика Зона, а отступать некуда. На тебя вся надежда. Видишь ли, возникли у меня определённые финансовые трудности…
— Это у тебя-то? — говорю. — Ага. Кризис на обеденном столе олигарха: икринка за икринкой гоняется с дубинкой…
— А вот влетел… — вздыхает Большой. — Попался, как пацан. Развели меня на всю катушку.
— Знакомое дело, — говорю. — И?
— А этот Макомбер может меня выручить…
А я вижу, что Большой только что не плачет. И понимаю, что дело вполне серьёзное.
Ознакомительная версия.
