– Нет. Термин «армия» неадекватен. Виджиланты. Статистически гораздо менее эффективно.
– Это так, – кивнул Купер. – Но вы никогда не понимали эту составляющую. Эрик, информация не всемогуща. Не всякие чувства поддаются количественной оценке. Вы убили тысячи людей на глазах у всего народа, наблюдавшего по телевизору за устроенной вами бойней. Хотите, я сделаю предсказание?
Он сунул руки в карманы и заявил:
– Я предсказываю, что они идут за вами.
– Вы говорите об этом чуть ли не с радостью, – заметил Джейкоб.
«И ты прав, черт тебя подери, гладенький негодяй. Ты ведь напал на мою страну, моих солдат уничтожил, моего президента убил…»
Купер сделал секундную паузу и вздохнул:
– Я просто устал оттого, что все только усугубляют ситуацию.
– Купер, – сказал Эрик неуверенным голосом. – Я… я не хотел это делать. Они меня вынудили.
Миллиардер оглядел кабинет, словно ища поддержки от кого-нибудь, кто скажет ему, что он прав.
– То решение далось мне нелегко, – пояснил он. – Мне и сейчас нелегко. Я… я слышу их, слышу взрывы, вижу, как умирают люди. Я не хотел их убивать, но они пришли, чтобы убить нас. Собирались убить. Я должен был сопротивляться. Они меня вынудили.
«Темные круги под глазами, крайняя издерганность, плечи, ссутулившиеся больше обычного. Он мучается».
Но и поняв это, Купер не смог испытать сострадания к Эрику.
– Я понимаю, почему вы так поступили. – Его голос звучал ровно и холодно. – Но люди, которых вы убили, не были чудовищами. Они служили обществу. Командиры. Солдаты.
Если вы ищете сочувствия, то ваше обращение ко мне не по адресу.
Эпштейн раскрыл рот, словно от пощечины. Он секунду смотрел на Купера, затем отвернулся и тыльной стороной ладони отер глаза. За его спиной неистовствовал круговорот информационных потоков, в пустоте плавали четкие голограммы. Джейкоб, презрительно взглянув на Купера, подошел к брату и положил руку ему на плечо.
Не оборачиваясь к Куперу, Эрик сказал:
– Виджиланты не являются фактором, подлежащим учету. Ни современного оружия, ни воздушной поддержки. Не являются фактором.
– И опять вы недооцениваете эмоции. В особенности ненависть.
– А вы недооцениваете нас, – резко сказал Джейкоб. – Еще раз: НЗО далеко не беззащитна.
– И тем не менее…
– Другие тоже пытались нас уничтожить. Они умерли. Если попытаются эти – их ждет такая же судьба, – предупредил Эрик и повернулся к нему. – Они сгорят в пустыне.
«Сгорят в пустыне? Такая фраза не может быть случайной».
– Значит, это правда. Слухи о вашем маленьком периметре защиты. О Великой стене Теслы.
– Если под «маленьком периметром защиты» вы имеете в виду огромную сеть микроволновых генераторов, излучающих энергию, способную превратить плоть в прах, а кости – в порошок, то да. Правда, – ответил Джейкоб.
– Я не хочу этого, – сказал Эрик. – Я люблю людей.
И опять у Купера возникло желание ударить его. Накинуться на Эрика, чтобы он почувствовал цену своего поступка, понес наказание за содеянное. Но Купер взял себя в руки. Что бы ни натворил Эрик, голос его несомненно звучал искренне.
«Он не совершал агрессивных действий, всегда оборонялся. Оборонялся жестоко, но неизменно защищая своих людей.
И потом, нравится тебе или нет, но без его помощи тебе не обойтись».
– Джон Смит, – сказала Милли.
Она снова смотрела на него, в ее глазах отражались голограммы.
– Да, – вздохнул Купер. – Как бы плохо ни обстояли дела, он собирается еще больше усугубить ситуацию.
Он рассказал им о том, как нашел Эйба Каузена, о схватке на улице и преследовании на станции метро, рассказал о том, как проявляются сверхспособности Эйба, и сообщил о его похищении.
– Вполне возможно, что Смит хочет препятствовать нам в получении сыворотки, – закончил Купер.
– Нет, – сказал Эрик, – это был бы маневр ученика. А Смит – гроссмейстер. Каждый его шаг имеет целью максимальную эффективность на всех уровнях.
– Согласен.
– Поэтому я и просил вас убить его три месяца назад.
«Боже мой. Три месяца. Неужели прошло всего три месяца?»
Купер мысленно вернулся к своему первому разговору с настоящим Эриком Эпштейном. Эрик пересказывал ему тогда сюжеты из древней истории, о террористах первого века новой эры в Иудее, убивавших римлян и коллаборационистов. Говорил, как их действия спровоцировали реакцию, жертвами которой стали не только убийцы, но все евреи. Эрик сравнил их с Джоном Смитом, сказал, что если его не убить, то не пройдет и трех лет, как армия США нападет на НЗО.
«И только потому, что ты пощадил Джона Смита – больше того, черт возьми, ты его оправдал, – это случилось через три месяца, а не три года.
Ты сделал то, что тебе казалось правильным, то, чему научил тебя отец. И теперь мир страдает из-за тебя. Как ни посмотри – это твоя вина».
– Да, – подтвердила Милли.
Он подавил в себе желание вспыхнуть, накричать на них, сказать, что он из кожи вон лез… Но он заставил себя промолчать, смирил свой нрав, пока не почувствовал, что его голос может звучать ровно.
– Мы знаем о моих ошибках. И о ваших. Но сейчас мы должны забыть о них и подумать, как нам предотвратить катастрофу, потому что Джон Смит явно к ней и ведет мир.
Братья переглянулись.
– Что вы предлагаете? – обратился к нему Эрик.
– Прежде всего мы должны найти Смита. Полагаю, вы не знаете, где он.
– Не знаю.
– А раньше знали.
– То было раньше.
«Так, значит, придется прибегнуть к крутым мерам».
– Тогда мне нужно поговорить с кем-нибудь, кто знает. – Купер глубоко вздохнул и медленно произнес: – Мне нужно побеседовать с человеком, который меня убил.
Я просто хотел проверить, получится ли из этого что-нибудь.
Эрни Айто, 11 лет, объясняет, почему он заразил выращенным дома штаммом ботулизма столовую своей школы, что привело к госпитализации более четырехсот детей и к трем – на данный момент – смертям. Айто, сверходаренный второго уровня, разработал бактериальный штамм в рамках проекта «Ярмарка научных идей».
Когда цепь натянулась, Лук Хаммонд почувствовал, как что-то расцветает в его груди. Радостное чувство, какое он испытывал несколько раз прежде.
В девятнадцать лет в джунглях Лаоса, глядя на горящую деревню, на поднимающийся в потное небо черный дым.
На крыше разбитого дома в Бейруте, наблюдая, как падает в туче пыли древняя мечеть.
Следя на мониторе компьютера, как агенты уничтожают тренировочный лагерь в Сальвадоре.
Он не искал этого чувства. И не гордился им как таковым. Не хотел передать его сыновьям. И пусть он никогда не разговаривал с ними об этом, но подозревал, что и им такое чувство знакомо не меньше, чем ему.
Яростная, жуткая радость разрушения. Торжествующий вопль победы… нет, не совсем так… вопль силы. Силы, которая есть у тебя и которой нет у твоего врага.
Он перешел на более низкую передачу, посмотрел налево, направо, на десятки других пикапов, джипов, жилых прицепов – все они были соединены холодными стальными цепями с забором, за которым укрывались люди, убившие его сыновей.
И тогда он нажал на звуковой сигнал и долго не отпускал. Потом повторил это еще раз.
На третий раз он нажал педаль газа и услышал рев других двигателей – все водители сделали то же самое.
В воздухе раздался визг натянувшейся до предела стали, и Лук отпустил газ, включил заднюю передачу и сдал машину назад на три метра, потом снова бросил вперед. Остальные повторили его маневр, и их совместное усилие передалось через цепи забору. Металл стал изгибаться, земля – коробиться, колючая проволока наверху начала корежиться и запела, столб выскочил из земли вместе с девятнадцатью другими. В зеркало заднего вида он увидел, как обрушился стометровый участок ограждения Новой Земли Обетованной.
Толпа издала радостный вопль:
– Мы! Положим! Этому! Конец!
Тысячи голосов слились в один.
– Мы! Положим! Этому! Конец!
Эти слова бились в его груди, гнали кровь по жилам, распирали легкие.
– Мы! Положим! Этому! Конец!
* * *
Последние дни прошли в безумной активности. Всегда казалось, что еще сто вещей недоделано, тысяча важных заданий не выполнена. Они установили некую командную иерархию – не столько формальную систему званий, сколько свободное распределение обязанностей. Во главе всего стоял Миллер, Лук был вторым номером, а им подчинялись десять других бывших военных, которые и составили высшую командную ячейку. Руководители низкого звена избирались группами, членами которых они являлись. Миллер проявил здесь твердость, требуя, чтобы руководство было неглубоким и широким. Здесь собрались аналитики и рекламщики, президенты байкерских клубов и командиры захолустных группировок виджилантов, организаторы соседских дежурств и добропорядочные граждане. Люди, приехавшие группой, были склонны оставаться внутри ее. Другие группировались по принципу волейбольной команды на пляже. Таким образом, появлялись разношерстные отряды численностью от десяти до двух сотен человек.
