Наверное, в этом и есть причина взаимной неприязни.
Хро появились в Слаживании на полвека раньше нас и обжились получше. Их исконный квартал напоминал провинциальный немецкий город до массового переселения туда жителей Африки и Азии: уютные домики, садики, чистенько и мило. В центре квартала здания были выше, имелся даже аналог Сити с десятком небоскрёбов и бережно восстановленные фрагменты родных городов хро — с узкими улочками, старыми домиками, площадями и фонтанами. Это, кстати, оказалось заразно — в земном квартале сейчас достраивали уголки Лондона, Пекина и Амстердама.
Я вышел из подземки, где хватало и людей, и рили, и хопперов, и хро, и прочих, не столь многочисленных, видов. На улице возле метро тоже наблюдалось определённое этническое разнообразие, хотя людей, как мне кажется, не было. Состроив морду кирпичом и надеясь, что пёстрые одежды хотя бы на беглый взгляд делают меня похожим на хоппера, я двинулся к ближайшему зданию делового центра, напоминающему стеклянное зубило, вроде того, что когда-то стояло в Шанхае.
Ну и, разумеется, уже через пару минут меня остановил полицейский патруль.
Одна особь была крепким темнокожим хро. Ну, это я понимал, что хро, а так — типичный полицейский из древнего американского сериала, хороший темнокожий парень, уставший бороться с преступностью, но ещё цепляющийся за идеалы. Вторым был хоппер: высокий, бледный настолько, что зеленоватый тон кожи едва угадывался. Нормальная парочка патрульных, в Пунди стараются придерживаться этнического разнообразия в полиции. А к хопперам в этом районе относились нормально.
— Занятная у тебя одежонка, гражданин, — сказал хро. Для своего вида он был сама вежливость. — Папа был хоппером?
Вот в юморе они не сильны, да. Есть такой недостаток.
— Вторая мама хопперша, — ответил я с достоинством. — Разве запрещено честному землянину носить одеяния иных видов?
При слове «землянин» хро поморщился, но вежливо кивнул.
— Нет, не запрещено. А с головой как? Всё в порядке?
— Не жалуюсь.
Хоппер тем временем с любопытством изучал меня. Потом тронул напарника за руку.
— Он в поиске истины. Не стоит ему мешать.
— Он землянин!
Хоппер пожал плечами.
— Твоя личность не опознаётся, — пожаловался хро. И в доказательство своих слов нацелил на меня сканер.
Самое смешное, что это не было обязательным. Я мог сослаться на тайну личности, приверженность анонимности, отсутствие самоидентификации, религиозный догмат — и ещё кучу всяких оснований.
Но я послушно достал свой телефон, включил и вывел профиль. Урезанный, разумеется, но подтверждающий имя и отсутствие правонарушений.
Если меня отслеживали по цифровому следу, то я, конечно, громко закричал: «Я здесь!»
— Слушай, землянин Никита. — Хро спрятал сканер в чехол. — Ничего личного. Но твой вид здесь не любят.
Я понимающе развёл руками.
— Не хочу возиться с бумагами, — пожаловался хро. У них даже выражения были земные — конечно же, настоящих бумажных отчетов никто не заполнял. — Куда ты идёшь?
— Офисный центр. — Я указал на «зубило».
Хро поморщился.
— Моя зона… Постарайся не умереть, пока не войдёшь?
— Даю слово, — сказал я.
— И, если получится, потом иди к другому метро. Хорошо? Или вызови машину.
— Ладно.
— Что-то с тобой не так, — пробормотал хро. — Ладно. Топай. Но ты делаешь ошибку.
Я ещё раз кивнул и пошёл.
Как ни странно, на меня никто не напал. Может, потому, что за яркими одеждами не все узнавали землянина. Может, потому, что район был всё-таки деловой, мультикультурный и всякое повидавший. А может, оттого, что патруль плёлся позади и у офицера-хро на лице было написано: «Блин, только не в мою смену!»
Так что я дошёл до офисного центра, в вестибюле назвался девушкам на ресепшн (у них ни один мускул на лице не дрогнул при виде человека в одежде хоппера, вышколенные) и через десять минут входил в кабинет хозяина фирмы «Родичи», уважаемого господина Тонсо Мея Исишата.
Было ему семьдесят лет, возраст достойный по меркам как землян, так и хро. Многие уже уходят на пенсию. Но Тонсо любил свою работу.
— Ты ещё жив, старый хро, — сказал я.
Почему-то их самоназвание уже звучало как насмешка.
Тонсо Мей поднялся из-за стола. Возраст его не сильно изменил, не лишил волос, зоркости или ума, а только засушил когда-то мускулистое высокое тело и выбелил кожу до болезненной бледности. Внутри дорогого делового костюма Тонсо болтался, как подсохший орешек в скорлупе.
— Я должен прийти и плюнуть на твою могилу, старый чел, — сказал он, скалясь в улыбке. — Надо держаться.
Нет, зубы, наверное, искусственные или заново выращенные. Невозможно сохранить к его годам такие хорошие.
— Шанс у тебя есть, — признал я. — Но ма-а-аленький, как твой дряхлый член.
— Вот сейчас ты меня ранил в самое слабое место, — ухмыльнулся Тонсо. Он всегда был бабником, у него даже человеческие подруги случались. И сейчас, небось, спуска юбкам не даёт. И я это знал, и он знал, что я знаю.
Мы обнялись.
— Пятнадцать лет? — задумчиво сказал Тонсо. — Или больше?
Фрагмент памяти в моей голове развернулся и встал на место.
— Шестнадцать лет и два месяца.
— Я уж думал, ты допрыгался. Вместе с Алексом или сам. О тебе ничего слышно не было.
— Алекс жив. Я тоже. Просто всё надоело.
— Неужели потерял вкус к жизни? — ужаснулся Тонсо.
Мы уселись на диван, секретарша принесла человеческий чай, газированный молочный настой хро, чай хопперов (видимо, её смутила моя одежда), просто воду, несколько сортов алкоголя.
— Тебе нравилось наше вино, — напомнил Тонсо.
— Ты же знаешь, не в коня корм, — вздохнул я. Но бокал взял и с удовольствием сделал глоток. Вино у хро вкусное.
— Что стряслось?
— Может, я просто решил навестить старого приятеля?
Тонсо помолчал, потом поправил:
— Друга. Чего уж… Нет, Никита, тебе что-то нужно. Рассказывай.
— Макоррсанноакс мёртв.
— Прискорбно, — Тонсо нахмурился. — Хорошо, что он уже бывший клиент. Но очень жаль. Что случилось?
— Он убил себя. Но давай, я расскажу по порядку… Только один вопрос — Слаживание с тобой не связывалось?
— Бог миловал, — ответил он серьёзно. — С того раза — никогда больше.
— Тогда слушай…
…Тонсо был первым, кого я увидел после Обращения.
И, конечно же, решил, что он — человек. Землянин.
У меня болело всё тело. К старости ты привыкаешь, что всё время где-то что-то болит. Шутишь: «Если проснулся утром и ничего не болит, значит, ты помер». Это раздражает, бесит, отвлекает… но ты привыкаешь к боли.
Сейчас у меня болела каждая клеточка тела. Будь боль сильнее, я бы умер, наверное. Но боль была слабая, так ноет больной зуб, прежде чем разойтись по-настоящему.
Я открыл глаза и увидел симпатичного светловолосого парня. Он был в какой-то серой военной форме, с бронепластинами по всему телу, в каске с поднятым над глазами защитным щитком. Но выглядел совершенно как человек. На его поясе крепились две шпаги, слева и справа. Это было странно, конечно…
— Мальчик, помоги встать, — попросил я и протянул руку.
Тонсо взял мою ладонь с некоторым колебанием. Но помог сесть. Я ещё раз оглядел его, решил, что это вернулся из ущелья кто-то из вояк — были там китайские и русские спецназовцы, тоже упакованные во что-то высокотехнологичное.
Левее меня лежали на земле погружённые в сон или транс старики. Я насчитал десять. Над вторым стояла Слаживающая, простирая над неподвижным телом руку. Из пальцев Слаживающей сочился вниз свет — именно так это выглядело. Падали крошечные искры, и почему-то я подумал, что каждая искорка — фотон.
Чушь, конечно, антинаучная.
Ещё можно было сравнить Слаживающую с феей, посыпающей спящих своей волшебной пыльцой.
Но образ от этого, боюсь, не станет менее сказочным.
Старик по левую руку от меня слабо шевельнулся. Застонал. Это оказался Алекс. Я похлопал его ладони. Посмотрел направо. Там были шестеро прошедших Обращение раньше меня.
